Тим Волков - Период распада. Триумф смерти [litres]

– Уложи его, – переводя дыхание, произнес парень. – А я пока дров натаскаю. У него спички где-то были, поищи.

Вика послушно кивнула.

Старика уложили на сетчатую кровать.

Возле дверей соорудили очаг из куска жести, зажгли небольшой костерок. Сухие щепки и вата, вытащенные парнем из перекрытия стены домика, загорелись быстро. А вот влажные ветки шипели и стреляли, не желая сдаваться огню. Наконец заполыхало. Слабые язычки заплясали над грудой углей, колеблясь, пропадая и появляясь вновь. Стало заметно теплее.

– Как думаешь, выживет? – спросила Вика брата, поглядывая на дремлющего спутника.

– Не знаю, – честно ответил Глеб.

Подбросив дровину, выглянул в окно. Небо было темно-фиолетовым, яркие звезды казались очень близкими. Срезанная с одного бока белая луна молчаливо взирала сверху вниз, а освещенные ею кусты кидали на окно жуткие тени, и казалось, что это чьи-то черные руки пытаются выломать стекло и проникнуть внутрь дома.

– Не знаю, – повторил парень. – Но не хотелось бы заночевать тут с покойником.

– Вечно ты ерунду всякую мелешь! – проворчала сестра. – Смотри вон лучше за костром, чтобы не потух.

– Не потухнет. У меня уж не потухнет! – парень подбросил еще веточек. – Слышь, Вика, поесть бы чего. Со вчера ничего не ели, на одной воде сидим.

– Терпи, экономить надо, – Вика достала из кармана небольшой пакетик, в котором лежали сухари. Протянула пару штук брату. – Вот, держи.

– Дай хотя бы пять! – больше по привычке начал торговаться Глеб, зная, однако, что затея эта бессмысленная. Кивнул на старика: – У него тоже вроде была пайка. Мясо вяленое. Давай…

– Нет, – твердо ответила Вика.

– Да я же просто…

– Вот и молчи, просто.

Глеб зевнул, похрустывая сухарем и, внимательно поглядывая на язычки пламени, сказал:

– Ты поспи. А я покараулю.

– Давай лучше ты отдохни, тебе нужнее.

– Мелкая, возражения не принимаются! Глаза закрыла и живо сопеть в две дырочки! Я старше тебя, вот и слушайся тогда меня.

Вика хихикнула, откинулась на скрипучем стуле, устраиваясь удобнее.

– Как думаешь, родители видят сейчас нас?

– Опять ты с этими причудами, – вздохнул парень. – Вик, они…

– Я знаю, что мертвы. Но ведь души их сейчас на небе, и они смотрят на нас.

– Нет никаких… – Глеб тяжело вздохнул, глянул на измученное лицо сестры, на ее растрепанные, давно не мытые волосы, которые так любил гладить отец, произнес: – Да, смотрят. И помогают нам.

– Помогают? Каким образом?

– А ты разве не поняла? Если бы не он, – Глеб кивнул на спящего старика, – сгинули бы мы в том паучьем логове.

– Это точно, – кивнула девушка, улыбнувшись. Присмотрелась к спутнику: – Он вроде нормальный, Аркадий? Как думаешь? Уставший только сильно.

– Он болеет, вот и вид такой. А так да, вроде нормальный. На соседа нашего немного похож, ну того, который на Солнечной улице жил, помнишь?

– На деду Васю?

– Ага.

– Не похож.

– А я говорю, что похож, тот так же разговаривал, с похожей интонацией. Да и лицо такое же.

– Да тише ты, разбудишь! Давай уже, поспи, я посижу вместо тебя. Я выспалась, правда.

– Цыц, сказал, малявка! Давай сама молчок и спать.

– Ладно.

Вика укуталась сильнее в одежду, закрыла глаза.

– А помнишь, как отец приносил с работы всякие штуковины?

– Малявка, чего тебе не спится? – устало вздохнул Глеб. – Надо отдохнуть.

– Неохота спать. Поговорить охота.

Парень повернулся к сестре, улыбнулся.

– Ну, помню.

– А мы играли в лабораторию потом с этими мензурками и колбочками. Интересно, его не ругали за то, что он с работы таскал эти вещи?

– Не ругали, он сам мне рассказывал, что у них в корпусе можно было выносить без проблем пустые склянки.

– А он не только пустые носил.

– О чем ты? – не понял парень.

– Я помню, он и полные приносил, с каким-то порошком, и коробочки еще разные. Я как-то раз тайком к нему в кабинет пробралась, посмотреть хотела. Открыла одну, а там пыль какая-то черная, я потом полдня чихала, еле нос отмыла.

Глеб хихикнул.

– Вечно ты его не туда суешь. Ну все, спи давай.

Вика закрыла глаза. Не прошло и двух минут, как девушка мерно и глубоко задышала, погрузившись в усталый сон.

Парень остался наедине со своими думами. Он думал обо всем, перескакивая с одной мысли на другую, прикидывая, что будет делать потом, когда найдет в лаборатории лекарство и излечиться от болезни. Снарядиться на юга, где тепло? Или найти тут местечко? А может, и вовсе вернуться домой? Может быть, охотники уже ушли оттуда? Дома было хорошо.

Ближе к полуночи Глеб, несмотря на опасения замерзнуть или задохнуться от угарного газа, тоже задремал, и снилось ему теплое солнечное лето.

Проснулся парень от того, что кто-то тыкал его в плечо.

Глеб вскочил, спросонок начал искать пистолет в кобуре, шаря по холодному полу.

– Тише ты! – шепнул знакомый голос.

– Аркадий, вы чего? Напугали вы меня до смерти!

– Долго я тут провалялся?

Старик, сморщившись, поднялся со скрипучей кровати.

– Не знаю. – Глеб протер глаза, выглянул в окно – там по-прежнему светила луна. – Часа два, наверное. Может, три.

– Ты давай, вздремни на кровати. – Каша сел возле огня, подкинул веток. – Я подежурю. Я нормально себя чувствую, ты не переживай. Правда нормально.

– Точно? Я тогда покемарю чуток, совсем устал.

– Давай.

Парень лег и мгновенно уснул.

Спина еще немного побаливала, но Каша не соврал, сказав, что уже лучше, – было и в самом деле лучше. Только тело душила слабость, но к ней старик привык и уже научился не обращать на нее внимания.

Он примостился на обломках тумбочки возле костра и смотрел на двух спящих людей, ближе которых не было у него теперь на всем белом свете. Спящие казались ему собственными детьми, которых у него не было. Знакомое, трогательно близкое чувство охватило старика, он сидел не шевелясь, боясь спугнуть это ощущение. Памятью он был опять там, в той жизни. Тонко застонало сердце, и впервые как-то по-особенному почувствовалась старость, которая, оказывается, высосала из него все, оставив на дне лишь последние капли. Близость конца ужаснула его.

– Вот так бывает, – пробормотал себе под нос Каша, отворачиваясь, чтобы никто не увидел его скупые слезы. – Не успел толком пожить.

За окном гулко каркнул ворон. Каша вздрогнул, повернулся на звук.

– Бесовское отродье! – прошипел старик, но не громко, чтобы не разбудить спящих.

Птица промолчала.

Раздалось чуть тише и где-то в стороне хлопанье крыльев, а потом все смолкло.

Мысли овладели головой туманные и непонятные. Они пришли внезапно, как эхо на душевную боль, и больше не оставляли. Так Каша и просидел у костра, думая обо всем, что могло с ним случиться в той жизни и что не случилось.