Аcта Зангаста - Записки I-тетрамино [CИ]

Мне же было не до веселья. Ощущение неправильности продолжало нарастать, и я вышел из кафе, оставив на столике недопитый кофе, и побрел прочь, растирая руками виски.

Предельно очевидны были две вещи. Я победил засуху. И это, очевидно, было не то, что от меня требовалось. И тут, словно вселенной было мало моего унижения, увидел епископа Савелия. Толстенький человечек, одетый, как и я, в кроссовки, сидел на скамейке парка, поедая мороженое из огромного пластикового стаканчика.

Гонконгскую вафлю, если быть предельно точным. Уже потом, вновь и вновь проигрывая наш разговор в уме, я восстановил по памяти все детали, даже самые незначительные. Такие как пятнышко растаявшего мороженого на пузе епископа. И умный браслет для занятий спорта, надетый на пухлую ручку. И новенькие белоснежные кроссовки.

Но все эти детали я вспомнил позднее. Тогда же, находясь в расстроенных чувствах, я просто улыбнулся вперившемуся в меня епископу. Его единственного из всех встречных мной людей удивила моя нагота.

— Ты… ты… — Савелий подавился вафелькой, — собирался уехать.

— А теперь решил остаться, — зло улыбнулся я, — вот, в адамиты решил вступить.

— Ты не можешь, — возмутился толстяк, — мы тебя не примем!

— Ой, да кто тебя спросит, Сава, — помахал ручкой я, — до встречи на собраа-ниии-иии…

Епископ обиженно засопел и резво вскочил со скамейки. Мне показалось, что я перегнул палку и он меня сейчас ударит. Вместо этого Савелий выбросил недоеденную мороженку и, надев висящие на шее наушники, побежал по дорожке трусцой, забавно повиливая толстеньким задом.

Я упал на освободившуюся скамью, сотрясаясь от конвульсий. Меня накрыло острым, почти болезненным чувством завершения миссии. Отдышавшись, я встал, вытирая выступившие слезы. В голове набатом бились десятки "Как?", "Почему?" и "За что со мной так?".

Ответы, к сожалению, были.

Я вспомнил и новые кроссовки на толстых Савелиевых ножках, умный браслет для занятий спортом и даже пятнышко растаявшего мороженого. Пазл складывался без большого труда — после моих издевательств в бизнес-холле епископ решил заняться спортом. Но предсказуемо сдулся, плюнул на тренировку, купил себе высококалорийную мороженку и сел отдыхать, капнув на пузо.

А потом Сава увидел меня. И не просто увидел, а сделал выводы, что я собираюсь топтать его делянку — вступать в адамиты. И преисполнился решимости бороться со мной. Даже мороженку выбросил. И в эту же секунду задание изменило статус на "выполнено". Поняли, к чему я клоню?

Поставленным передо мной заданием было не устранение засухи. Моим заданием был Сава. А угроза, от которой я спасал толстенького епископа, было его собственное обжорство и праздность. Напуганный возможной конкуренцией, Савелий начал заниматься спортом — задача была решена.

Поняв это, я с тоской посмотрел на прочеркиваемое иголочками ледяных метеоритов небо. "Может быть, это только совпадение, — думал я, — может быть, требующей устранения проблемой всё-таки была засуха. А задержка объясняется тем, что падающий на планету метеоритный поток только сейчас достиг требуемой плотности".

Но в глубине души я знал, что это не так.

Я был послан в этот мир, чтоб спасти Савелия. И я его спас. Практически не прилагая усилий, легко и непринужденно. Словно длинная палка в тетрисе, я встал в подготовленный мне паз, убрав завал. При этом вся моя активность, все мои подвиги, всё, что я сделал, оказалось полностью бесполезными.

И в этом мире. И во всех предыдущих.

Все подвиги, которыми я гордился, моментально обесценились, словно советские деньги в девяностые. Я сидел на скамье, обхватив колени руками, с мокрыми от слез щёками. Рыдал я не от лютой ненависти — от затопившей всё жалости к себе. Всё, все, что я делал последний год, мне не принадлежало. Как болванчик, я просто следовал придуманному кем-то замыслу, не имея и капли свободы воли.

"Проигрывать надо уметь, — сказал я себе, когда исторгаемые рыдания сменились невнятными всхлипами, — тобой воспользовались — что есть, то есть. Но это не конец. У тебя будет шанс отыграться. И если ты не знаешь пока какой, это не означает, что потом ты не сумеешь придумать ответ. Главное, что ты полностью осознал зависимость. Сейчас тебе нужно сделать второй шаг к избавлению от зависимости — смириться с тем, что зависим. Только так ты сможешь перейти к третьему шагу — разорвать круг. Перестать быть мальчиком на побегушках у сверхразума. Кем бы этот сверхразум ни был".

Собрав волю в кулак, я забежал в туалет, где долго, до хруста отмывал лицо и руки под струёй горячей воды. Потом вытерся полотенцем, вернув себе малую толику уважения — я больше не выглядел зареванным идиотом. И, бодро чеканя шаг, проследовал к фонтану, у которого мы и договорились встретиться.

Увидев издалека обеих женщин и сидящего чуть поодаль кота, я облегченно вздохнул. Хорошо, что хотя бы тут не будет проблем. И как всегда ошибся, оказавшись в самом разгаре ссоры.

— Ты так и не андерстендишь. Это ж так мейнстримно — чейнджить определения, иначе нободи не обратит аттеншна на подобный ивент, — кричала разгневанная Никсель, тыча в Беляша пальцем.

Судя по сползанию на феминистический речекряк, затронутая тема всерьез вывела девушку из равновесия. Озадаченная Мьюки пыталась успокоить свою новую подругу, приобняв за плечи. Кот, в свою очередь, смотрел на возмущенных девиц как на брюссельскую капусту — недоуменно и с легким призрением.

— Я смотрю, вы уже подружились, девочки, — натянув на лицо улыбку, сказал я, — общий враг сближает.

— А вот и наш работорговец явился, — объявила Никсель, отцепляясь от кошкодевушки, — ну, рассказывай, кого ты тут успел подцепить.

— Никсель, ради бога, только не начинай, — вздохнул я, — ты не моя женщина и никогда ей не будешь. Так что избавь меня от сцен ревности.

— Это не ревность, — отбила подачу Никсель, — это забота о той несчастной, которой ты задурил голову!

— Уговорила! — воскликнул я, поднимая на руки кота. — Мьюки никуда не летит!

— Нет! — воскликнули Никсель и Мьюки хором. — Мьюки летит! Мьюки надо помочь!

— Но виноват все равно я, — вздохнул я и поплелся к биплану.

И только тут заметил у кота ошейник. Простая кожаная ленточка была украшена некрупным сине-белым камнем, похожим на турецкий амулет "глаз Фатимы".

— Это мышь, — самодовольно сказал Беляшик, — я её поймал.

— Ух ты! — восторженно воскликнул я, разглядывая необычный артефакт. — Ты просто молодчина!

В первом приближении висящий в сделанной на скорую руку оправе артефакт был похож на отстреленный перед самоубийственной атакой мозг безумной торпеды. Ну а чем еще мог быть ворочавшийся в глазнице механический глаз, зрачок которого завибрировал от безумной ярости, стоило мне взять его в руки?