Юрий Мори - Метро 2035: Эмбрион. Поединок [litres]

Когда Охотницу приподняли с пола, не особо жалея порванную выстрелом руку, она застонала, но вскоре умолкла. Открыла глаза, в которых Кат, присмотревшись, заметил пляшущие черные язычки огня – ну точно, серая сестра, как есть. Далеко же ее занесло.

– Куда вы меня, неверующие? – невнятно спросила она. Отвечать никто не стал.

Коридор вывел к лестнице, куда первым шмыгнул Садко, держа наготове пистолетик. Гитара теперь висела у него на спине, словно неведомое оружие с непомерно большой патронной коробкой – со стороны дека так и выглядела.

– Чисто! – махнул он рукой снизу. – Тащите.

Выход в атриум обнаружился возле огромной кухни, занимавшей четверть первого этажа. Здесь Охотница тоже успела пройтись: заглянув в царство гастрономии, Садко удивленно обернулся и, сморщив лицо, поинтересовался:

– Слышь, ебанутая, поваров-то за что?

– Здесь все достойны смерти… – проскрипела в ответ Охотница, почти не разжимая зубы. – Вы и на втором этаже тоже… не всех нашли.

Реально, сумасшедшая. Кат пинком открыл дверь, и они с Лешим заволокли связанную девушку в атриум. Под ногами скрипели стекла, откуда-то сверху завывал ветер. То ли вентиляция, то ли в ходе боев где-то выбили окна наружу.

– Туда ее, к памятнику! – показал Садко. – Самое место.

Странный монумент, больше похожий на схватку бешеной ящерицы с пучком искореженных рельсов, случайно получивших свободу, вблизи пугал. Метра три неведомого говна, резко контрастировавшего с в целом классической обстановкой Колизея. Ни картины, ни статуи, ни драпировки и мебель по стилю с этим и рядом не стояли.

Апофеоз довоенного идиотизма, выполненный в металле.

– Я там на кухне видел, что надо, – засуетился Садко. – Привязывайте дуру стоймя к памятнику и пойдем за мной. Один не дотащу.

Сказано – сделано. Вряд ли абстрактное нечто стало привлекательнее от примотанной к нему запасной веревкой худенькой фигурки, безвольно свесившей лысую голову на плоскую грудь, но и не ради эстетики старались.

– Чего ты задумал-то? – спросил по дороге на кухню Кат, но певец только махнул рукой. Увидишь, мол. Чего воздух сотрясать.

– Нет, ребята… Я на это не подписывался, – ошарашенно сказал сталкер, стараясь не глядеть на мертвых поваров: двое лежали на полу, словно смертельно устали, даже не сняв белые фартуки и смешные – пирожком – шапочки. Третий плавал лицом в огромной кастрюле. По кухне несся запах мясного бульона, но увидев его источник, хотелось блевать.

Садко тем временем взялся за канистру с лаконичной надписью А-95, а Леший подбирал с пола разбросанные дрова, которые вряд ли уже пригодятся для остывающей в углу печи.

– По заслугам ей будет, – сказал в ответ певец. – Такое дерьмо просто расстрелять – это, считай, как помилование. Дрова тащи, не хрена философствовать.

Кат подобрал несколько аккуратно напиленных досок, пытаясь про себя решить, как он сам к этому относится. С одной стороны, Садко прав – сумасшедшая сука, достойная жуткой смерти. А с другой – если так казнить человека, чем ты лучше ее самой?

Нет ответа. Да и вряд ли будет. Но и помогать Дюкеру, которому служат люди с такими замашками, как-то не хотелось. Вздохнуть не успеешь, как из воина превратишься в палача.

Если это уже не так.

Костер из разложенных полукругом у ног Охотницы дров, да еще щедро политый бензином из канистры, разгорелся мгновенно. Садко едва успел отдернуть руку с зажигалкой, как вверх и в стороны заплясали длинные языки пламени, сперва синеватые, но быстро набирающие естественный красный оттенок. Остро воняло топливом, одежда на Охотнице занялась, а она сама, будто встряхнувшись, подняла голову.

– Вот ведьма! – с определенным уважением сказал Садко. – Сейчас еще проклянет нас всех, успевай уворачиваться.

– Вы и так прокляты! – спокойно, словно и не глядя на людей сквозь пожирающий ее огонь, сказала изувеченная болезнью девушка. – Я не смогла, так сам Черноцвет отомстит. Я – Охотница, его меч и слово!

Языки пламени, будто дождавшись команды, потемнели. Кат вздрогнул – очень уж их цвет сейчас напоминал тот, что он видел в глазах серых братьев. В глазах самой Охотницы чуть раньше. В Шиловском лесу, когда их всех проклинал хозяин пламени.

– Смерть! – заорала Охотница. Перед ней сейчас пролетала пестрой лентой вся ее жизнь – от почти забытого Черного дня, через убежища, наполненная лицами ее мучителей и жертв. И все заслоняло лицо Черноцвета, который шептал ей и только ей:

– Я отомщу…

Грохнул выстрел. Кат медленно опустил руку с пистолетом, от ствола которого слабо пахнуло незаметным на фоне костра запахом гари.

– Нельзя так… – тихо сказал он. Леший, настороженно вскинувший на него винтовку, тоже опустил оружие.

– А как нужно? – спокойно, будто они обсуждали меню на обед, поинтересовался Садко. – По любви и с милосердием?

– Не знаю… Но так все-таки нельзя.

Пламя уже полностью охватило свисавшее на веревках тело, облизывало его и странный монумент за спиной, гудело и трещало. То алое, то багровое, то черное – глаз не успевал ухватить переходы от одного оттенка цвета к другому.

– Я отомщу… – сказал кто-то из пламени. Или это просто послышалось?

Странно только, что всем троим выжившим сразу.

Садко решил пройтись по Колизею в сопровождении Лешего и посмотреть, не найдется ли что интересное, полезное в быту. С целью прихватить с собой бесхозное ныне имущество – вряд ли коммунарам в ближайшее время будет до их поместья. Опять же неплохо было бы проверить, не сидит ли кто живой в одной из многочисленных комнат, включая залы и кладовые. А то расслабишься не ко времени…

Кат же, напротив, очень хотел разобраться с тайной здания, ценой которой покойный Председатель пытался выкупить свою жизнь. В любом случае уходить из поместья вечером не хотелось, ночевать все равно придется здесь. Даже угроза появления отряда коммунаров или еще чьих-то бойцов не слишком пугала – вряд ли кто затеет воевать в темноте, а утром певца с его небольшим отрядом здесь уже не будет. Так и решили, договорившись собраться, как стемнеет, у парадного входа, а перед рассветом отправиться к складу Дюкера.

Ощущения от жизни у сталкера были самые нерадостные. Теперь, когда спешка похода и горячка заключительных боев отступили, было время подумать. И мысли посещали довольно мрачные – казнь Охотницы оказалась слишком страшной, как бы слуга Черноцвета всем не напакостила. Сгореть на костре… Брр!

Сталкера передернуло.

Не хотелось бы закончить свой путь именно так. Хотя и понятно – при его образе жизни дай бог, чтобы похоронил кто-нибудь. Скорее всего, гнить где-то в городских развалинах или вот здесь, в области. Но пуля, нож, топор, на худой конец, – не костер же… Запах сгоревшей плоти, казалось, преследовал его даже в коридорах, мешая сосредоточиться.