Владимир Ильин - Напряжение на высоте [СИ]

— Господа, вы всегда желанные гости в моем доме, — неловко встал князь Галицкий и не отрывая взгляда от пола шагнул на выход.

Но напоследок оба все же оглянулись на замершего на стуле Юсупова, Шуйского, а также – самую малость изумленно – на Панкратова. Он что, не понимает, что война с Черниговскими все равно будет – а также со всей остальной сворой, что почувствует слабость Юсуповых и негласную поддержку императора? Да, не сейчас, но это как с тяжелой болезнью – человек может выглядеть бодро, но уже завтра уйти в могилу… И быть заразным этой болезнью. Сейчас будет только отсрочка – словно от крайне дорогостоящего, но – увы, одноразового препарата…

— Постойте, — заставил их замереть на полшага от выхода голос Еремеева. — На правах хозяина дома… Так неправильно. Просто уйти – и все. — С силой протер себе лицо мужчина. — Давайте я выкуплю у вас ваши доли, чтобы соблюсти приличия. Пожалуйста.

Галицкий и Долгорукий переглянулись и пожали плечами. Действительно – эти отношения было бы логично завершить сделкой, а не молчаливым уходом за порог.

— Вот, — чуть неловко из-за торопливости выгреб Еремеев какую-то мелочь из кармана и высыпал на край столешницы.

Часть копеечных монет упала и прокатилась куда-то в угол зала.

Молча подошел Долгорукий, чуть нахмурился, глядя на россыпь, и забрал себе более-менее непотертый рубль, тут же отвернувшись от стола. Галицкий не глядя сгреб пятидесятикопеечную монету и направился на выход вслед за Долгоруким.

Дверь затворилась, оставив в тишине за большим столом пятерых человек.

— Вася, ты тоже иди, — обратился Шуйский к Давыдову, занятому очень странным делом – тот методично и без единой эмоции снимал с себя ордена и медали, а затем взвешивал в ладони, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Я гусара не брошу, — хмуро произнес тот, даже не думая сдвинуться с места.

— Вася, ты присягнул императору. Ты должен уйти, — настаивал его товарищ.

— Мне лучше знать, что я должен делать, — гаркнул князь Давыдов. — Тут, в моей руке – килограмм орденов! Разве килограмм моих подвигов не стоит того, чтобы простить единожды ошибившегося гусара?!

— Василий, я уже договорился, — прошептал из-за ладоней Юсупов, не открывая лица.

— А я не знаю, о чем вы там договаривались! Оттого вправе действовать сам, по своему умыслу! — Уже с тканью срывал с себя Давыдов ордена. — Два килограмма! Измаил, Берлин, Париж!

— Князь, успокойтесь, — посоветовал ему Панкратов, расставивший ноги и опершийся на стул с такой позой, чтобы было понятно – никуда он не уйдет. — Никто не сомневается в величии ваших подвигов и ценности их для страны. Уверен, князь Юсупов имеет в виду совсем другое.

— Что тут еще можно иметь в виду, а, — сорвав уже все ордена, не найдя новых и чуть ссутулившись, произнес Давыдов. — Максима же повесят…

Его ладонь колола булавка ордена Святого Георгия, но он словно не замечал проступившей капли крови на коже.

— Я думаю, князь Юсупов сам нам сейчас скажет, — мягким тоном ответил ему Панкратов.

— Господа, вы все еще можете абсолютно спокойно и невозбранно уйти, — пробормотал Юсупов.

— Оставьте, князь, — махнул рукой Панкратов. — Все, кто хотел уйти, уже сбежали. Шуйский, вы же не желаете уходить?

— Мой внук оставил подранка, — недоуменно поднял тот бровь. — Вы даже не представляете, как они сладко пахнут страхом.

— Еремеев, вы-то проявите благоразумие? Ваша дочь уже спасена.

Хозяин дома почесал озадаченно подбородок и, удерживая ладонь перед лицом, другой рукой повернул ободок одного из колец – явив присутствующим "признающий" герб Мстиславских.

— Оказывается, у меня дочка кормилицу принца из-за грани вытащила, — доверительным тоном произнес он. — Мне пообещали любую поддержку в любом вопросе, — подчеркнул он последнюю фразу, хищно улыбнувшись.

Сдвинув пальцы, из-за ладоней на Еремеева неверяще глянул даже Юсупов. Но потом снова закрылся ладонями, продолжая молчаливо изображать скорбь.

— Я не уйду, — буркнул Давыдов. — Непонятно, отчего вы сами не уходите, — покосился тот на Панкратова.

— Я уже заработал кучу денег на падении Черниговских, — деловито ответил он. — Не такую, как закопана во дворе. Но я не откажусь заработать еще.

— В таком случае, ежели никто не уходит… И рядом только верные люди, — вздохнул из-под ладоней Юсупов.

А затем медленно убрал их от лица, открывая широкую и крайне довольную улыбку, которую так чертовски тяжело было скрывать все это время.

— Это его от горя так, да, — ткнул Василий локтем Шуйского, опасливо глядя на могущественного князя.

— Я боюсь, что от радости, — скептически отозвался тот, в очередной раз с горечью поражаясь, как изменились времена – напротив скалился в искренней улыбке его старый враг, а ему почему-то тоже было хорошо, и даже отлегло от души…

— Вася, в какой там пачке была водка, — потер ладони Юсупов. — Нам бы наших врагов помянуть. Ну, и за здоровье молодых, разумеется.

— А нет, он вполне здоров, — авторитетно высказался гусар, оборачиваясь в сторону стены и выуживая нужную упаковку.

Не то, чтобы та была подписана и стояла второй с конца – но чутье и многолетний опыт…

— Так, а война, — недоуменно оглядел всех Еремеев, нервно крутя перстень на пальце.

— Некогда воевать, бизнес стоит, — открывая бутылку, указал ему Юсупов на скинутые на пол бумаги.

— Я не совсем понимаю…

— Молодой еще, — веско сообщил ему Панкратов, разливая в подставленные рюмки Шуйскому и Давыдову. — Я, так думаю, у нас только что появился новый пайщик, — вопросительно посмотрел он на Юсупова, заново оценивая слова, сказанные в коротком телефонном звонке.

Не все, правда, сходилось, но вскоре он определенно узнает, о чем они там договаривались – равно как причины, как гнев за имперское преступление сменилось милостью…

Князь Юсупов сначала хитро улыбнулся, потом отчего-то посмурнел, но все-таки кивнул.

— Я думал ему доли Галицкого с Долгоруким предложить, — недовольно покосился он на Еремеева.

— У всех из нас было полтора рубля, — тут же изобразил тот невозмутимое лицо. — Это была честная сделка.

Теперь на него хмуро смотрели и все остальные. Потому что предприятие с участием императора – обычно весьма успешное предприятие. И когда у тебя в нем десять процентов, а у некого мужчины с полутора рублями – двадцать один…

— Что ж я, свою кровинку без приданного отдам? — Чуть испуганно оглядев хмурых князей, похлопал ресницами Еремеев и оглянулся на князя Юсупова.

— То есть, Максиму двадцать один процент, — поиграв желваками, произнес тот.

— Н-ну да, — пожал тот плечами.

— Слышали, что мой сват говорит, — обнял Юсупов его одной рукой и горделиво посмотрел на остальных.