Владимир Махов - Предатель [litres]

– Что ты делаешь? У меня есть ключ, ключ возьми, парень, – полузадушенный вскрик перекрыл звук выстрела.

Не давая людоеду опомниться, Дикарь распахнул дверцу и втолкнул туда щуплое, упирающееся тело.

– Нет!!! – главарь крикнул так, что заложило уши.

Напрасно Дикарь думал, что страх давно превратил людей в животных. В головах осталось место еще для одного чувства – чувства мести. Живая грязная волна вскипела, добираясь до тела мучителя. Десятки худых рук вцепились в извивающееся тело, подминая его под себя, калеча и давя.

Из клетки выкатился человек. И опять Дикарь осознал свою ошибку – в существе легко определился пол. Это был парень – скорее, мальчик. Худой, изможденный, с лихорадочным блеском в огромных глазах. Он поднялся, цепляясь за стену. Темные грязные волосы закрыли пол-лица, обветшалый комбинезон, с прорехами на коленях, неизвестно каким чудом держащийся на тонкой фигуре. Медленно, стараясь ухватить каждую деталь, мальчик придирчиво оглядел Дикаря с ног до головы. И, прежде чем тот успел что-то сказать, доходяга шмыгнул в узкий коридор.

Дикарь ушел только после того, как убедился – все кончено. Людоед мертв.

Тимура трясло. Остервенело, навалившись всем весом, он наступил на голову ползущей твари, впечатав ее в землю. Зазубренные жвала дернулись в последний раз, вспоров чернозем.

Вся поляна была усеяна трупами. Шесть или семь детенышей вдовы-Прасковьи валялись в траве с проломленными черепами. Тимур надеялся, что весь выводок удалось положить. Однако до конца такой уверенности не было – тварь на редкость плодовита. Одно радовало несомненно: сама зверюга подохла задолго до прихода отряда. Ее труп с размозженным черепом и раздробленной спиной Родимчик обнаружил в пещере, недалеко от берега. И многочисленные раны, и примерное время смерти наводили Тимура на неожиданные умозаключения.

– Всех положили? – не поворачивая головы, спросил Тимур у Родимчика, устало опустившегося на мшистый пригорок.

– Надеюсь, – без энтузиазма отозвался кудрявый невзрачный мужичок неопределенных лет. – Они ведь от матери в таком возрасте далеко не отходят. Все здесь, скорее всего.

– Хоть это радует. Считай, деревне помогли.

– Зеленого жалко.

– Да, – рассеянно уронил Тимур, думая о своем.

Выводок вдовы-Прасковьи, ростом доходящий Тимуру до пояса, напал на малочисленный отряд внезапно. Даже Родимчик с его хваленым чутьем не почувствовал подвоха. А то, что попросил свернуть левее и пройти по кромке берега, так это можно легко объяснить желанием путешествовать по песочку. И удобнее, и намного приятнее, чем ползти по тропе, ежеминутно ожидая нападения.

Но Тимур знал – девчонка вряд ли свернула бы с широкой тропы. И если какая-то тварь добралась до нее раньше его, то и следы следует искать на дорожке, а не там, где шагать безопаснее.

Они двигались, чутко реагируя на звуки, что подбрасывала для размышления густая чаща. Никаких следов девчонки до сих пор отыскать не удалось. Не сказать, чего больше было в том чувстве, с которым Тимур отдавал очередную команду двигаться вперед: разочарования или радости. Недовольства от того, что уникум Родимчик не в силах отыскать следов, пусть и ведущих к трупу беглянки. Или радости от накатывающей волнами надежды на то, что сучка еще жива. И недалека та минута, когда он, стиснув рукой хилое горло, заглянет в полные животного ужаса глаза. И возрадуется брат на том свете. В ушах словно звучал его голос: «Брат! Я всегда верил в тебя!». Стоило только представить себе трепещущее от страха тело девчонки, как дурманом заполняло голову предвкушение того, что он будет с ней делать. Еще хватало ума не вдаваться в подробности, от которых туманилось зрение и в сладкой истоме сжималось сердце.

Тимур опять увлекся и позволил мечтам завести себя далеко. Мысленно он нажал на тормоз и дал обратный ход. И осознал себя там, где находился – среди молчаливых бойцов, взирающих на израненный труп Зеленого, скончавшегося от потери крови. Он лежал на спине, устремив вопросительный взгляд в высокое небо. Сквозь изодранные в лохмотья штаны, залитые кровью, виднелись страшные раны, оставленные челюстями выводка вдовы-Прасковьи. Шустрый, смышленый парень принял на себя основной удар тварей, когда по указке Родимчика, заинтересованного следом, ведущим вглубь леса, свернул в высокую траву. Первая же рана оказалась смертельной – зазубренное лезвие детеныша буквально вспороло бедро до паха. И даже получив пулю в голову, тварь продолжала кромсать уже не оказывающее сопротивления тело.

– …и ее как следует потрепали, прежде чем гадина приползла сюда умирать.

Погрузившись в пучину сладких мыслей, Тимур только сейчас обратил внимание на то, что пытался до него донести Родимчик. И с досадой отмахнулся.

– Без тебя вижу. Ты, что же, думаешь, что это девчонка ее так потрепала?

– Нет. Я так не думаю.

– Тогда что произошло? Точнее сказать можешь?

– Смогу. Если пройдем по ее следу. Тварюга ползла оттуда, – Родимчик махнул рукой в сторону моря. – Найдем место схватки – это многое объяснит.

– Согласен. Веди, следопыт. Двинулись.

Он обернулся на бойцов, ждущих указаний, и столкнулся с осуждающим взглядом Вискаря. Здоровый мужчина со шрамом, пересекающим левую щеку, от которого глаз казался полузакрытым, не двинулся с места.

– Слышишь, хозяин, – басом сказал он, – надо бы Зеленого похоронить.

– На обратном пути похороним. Двинулись, я сказал.

Тимур легко прочитал те невысказанные слова, что отразились в глазах бойцов. О том, что на обратном пути хоронить будет некого – вряд ли здешние падальщики оставят от тела хоть что-нибудь. Но даже мимолетная мысль о задержке вызвала у нынешнего хозяина острова плохо сдерживаемую ярость.

– Ну! – сорвался Тимур, всерьез думая о том, что нажмет без раздумий на спусковой крючок, если кто-нибудь решится возразить.

Своя рубаха оказалась для бойцов ближе к телу. Вискарь пробормотал что-то нечленораздельное на тему «негоже» и, повернувшись, пошел следом за Шайтаном, который с готовностью кивнул головой, выполняя приказ хозяина.

На траве блестели подсыхающие пятна крови. Тимур пересек поляну, ни разу не оглянувшись в сторону мертвеца. Тот остался лежать среди узловатых корней дерева, в тесных объятиях приютивших мертвое тело.