Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

– Ой! – вскрикнула она. – Напугал, идиот! – она замахнулась, и рефлексы за меня решили, как надо реагировать. Поймав и выкрутив руку, я завязал Платонову узлом, за те доли секунды, пока кружка падала на лестницу. Ударившись, она раскололась и расплескала по площадке дымящийся кофе, источавший божественный аромат. Даже жаль было такой продукт переводить.

– Вызовешь помощь – убью. Сразу же, – прорычал я ей на ухо.

Платонова зашипела, как разъярённая гарпия, но сделать ничего не могла: сейчас она была полностью в моей власти.

– Тильман! – отчеканил я. – Отведи меня к нему!

– Пошёл ты! – выплюнула главный конструктор, на что я зажал ей рот ладонью и заломил руку до хруста. Глухой вопль, неудачная попытка меня укусить, закончившаяся крепкой оплеухой. На перчатке остались размазанные следы помады.

– Тильман! – автомат висел на плече, поэтому я достал из кармана шинели обрез и приставил его к голове женщины. Двуствольный аргумент оказался внушительным. – Топай и не шуми! А то тебя похоронят в закрытом гробу! Считаю до трёх!

Конструктор была умной женщиной и предпочла не ждать цифры «три». Тем лучше для неё самой: я не собирался блефовать и разнёс бы ей голову на молекулы с огромным удовольствием и чувством морального удовлетворения.

– Хорошо! – процедила она. Я ослабил хватку. – Но мне нужно привести себя в порядок.

– Что?! – поразительная наглость.

– Там охрана, идиот! – огрызнулась Платонова, доставая из кармана салфетку и вытирая помаду. – Ты же не хочешь, чтобы они подняли тревогу, увидев, в каком я состоянии?

– Не хочу, – кивнул я. – Действуй.

Конструктор провела меня уже знакомыми коридорами – плакаты, цветы, портреты, лозунги, стены с панелями из настоящего дерева, паркет, ковровые дорожки.

Я внимательно следил за тем, куда мы движемся, сверяясь с планом, который прислал Унгерн. Всё-таки стерва была на своей территории и могла завести куда угодно. Не хотелось зайти в неприметную дверцу и обнаружить десяток направленных на меня автоматных стволов.

Но, несмотря на подозрения, Платонова шла точно к лифту, не делая попыток свернуть или сбежать. Правда, один раз она споткнулась, из-за чего я едва не нажал на спуск и не выпалил ей в спину дуплетом. Лифт оказался рядом, лестница – чуть дальше по коридору. Конструктор, наградив меня испепеляющим взглядом, провела запястьем рядом с пластинкой, и дверь открылась. На миг мне показалось, что она бросится внутрь и уедет наверх, оставив меня наедине с толпой солдат, но этого не случилось: женщина, без помады потерявшая восемьдесят процентов своей и без того невеликой привлекательности и похожая на постаревшую до срока колхозницу, сделала рукой приглашающий жест:

– Заходи.

Я повиновался, Платонова, в очередной раз посмотрев на меня взглядом убийцы, нажала на кнопку двадцать третьего этажа. Двери закрылись, лифт дважды дёрнулся, то отправляя мою кровь в пятки, то загоняя в самую макушку.

Мы очутились в небольшом, тускло освещённом холле – ни следа от былого уюта. Синие стены, грязный потолок, мигающие с характерным жужжанием лампы дневного света. И пятеро солдат, охранявших двустворчатые стальные ворота-вход, – не простые клоны-стрелки, а тяжело бронированные гвардейцы. Чёрная форма, гладкая панцирная броня, шлемы, маски, пояса с подсумками. И укороченные ручные пулемёты, стволы которых смотрели прямо в двери лифта.

К горлу подкатил ком, который я судорожно сглотнул.

– Свои, – пробурчала Платонова, и чёрные богатыри опустили оружие, давая нам возможность пройти. Я начал нервничать: достаточно было всего лишь одного кодового слова для того, чтобы охрана нас пропустила и атаковала в спину. И вполне возможно, что оно уже было произнесено. Я деликатно кашлянул, и Платонова, почувствовавшая спиной ствол обреза, скрытый под полой шинели, верно истолковала намёк.

Массивные двери разъехались в стороны с зубодробительным скрежетом. Впереди располагался широкий белоснежный коридор, сразу же вызвавший ассоциацию с таким же на Лубянке – замутнённые стёкла, яркое освещение, при котором лицо Платоновой стало выглядеть ещё уродливее, и стерильная чистота вокруг.

Правда, впечатление изрядно попортил прилепленный на скотч кричаще-красный плакат «Советский учёный – кузнец Победы».

Я вертел головой на триста шестьдесят градусов, высматривая возможную засаду или ещё какую-нибудь подлянку: глупо рассчитывать, что главный конструктор будет паинькой и не попытается подстроить гадость. То, что этого не произошло до сих пор, лишь усиливало тягучую липкую тревогу. Мы остановились у ворот – дверьми назвать эти могучие стальные створки в капитальной стене язык не поворачивался.

– Мне нужны гарантии, – заявила Платонова перед тем, как открыть.

– Что?! – опешил я от такой наглости. – Какие тебе ещё гарантии?

– Гарантии сохранения жизни. Что тебе помешает пристрелить меня после того, как ты найдёшь Тильмана?

– Врождённое благородство, – ухмыльнулся я под маской. – Необходимость выбраться. А также тот факт, что после Тильмана я возьмусь за тебя и буду спрашивать о множестве интересных вещей.

Платонова ощерилась:

– Ах он мелкий сукин…

– Кто? – полюбопытствовал я.

– Тот, кто меня подставил, – сквозь зубы процедила женщина. – Открываю, заходи. Надеюсь, сотрудничество со следствием мне зачтётся, товарищ майор, – кисло улыбнулась она, сверкая глазами, полными ледяной ярости.

Платонова сделала движение запястьем. По её лицу пробежала сетка сканирующих синих лучей, а в двери открылся небольшой окуляр размером с дверной глазок. Конструктор посмотрела в него, внутри что-то вспыхнуло – и двери поползли в стороны, открываясь ровно настолько, чтобы прошли два человека. Внутри ничего не было видно из-за полутьмы.

Я повторил давешний жест Платоновой, приглашая её войти первой.

Когда мы сделали несколько шагов за порог неизвестного зала, ворота точно так же плавно и бесшумно закрылись, а где-то далеко-далеко, казалось, что за километры от меня, начали загораться, изредка мигая, лампы дневного света. Одна, вторая, третья. Ближе и ближе, ближе и ближе. Свет приближался, отражаясь на гладком белом полу, а я старался не испугаться и прогнать страх из-за кажущейся неправильности происходящего.

На фоне беспощадного химического света появлялись угловатые аспидно-чёрные силуэты, превращавшиеся постепенно в столы, терминалы, механические манипуляторы, каталки, пробирки, шкафчики с документами и контейнеры.

Сначала, посмотрев на один из блестящих столов, где лежала куча электронного мусора, медицинских инструментов и скомканный кусок ткани, я подумал, что тёмные пятна – это всего лишь глубокие и резкие тени. Но нет: с непередаваемым ощущением захлопнувшегося капкана я понял, что это была запекшаяся кровь. Свет включился полностью, глаза привыкли, и я громко выругался. Стен исполинского зала-операционной не было видно: их загораживали десятки, если не сотни увитых трубками и проводами шкафов и чанов, где в розоватой жиже плавали создания, слишком похожие на человека и оттого ещё более уродливые.