Анна Калинкина - Метро 2033. Сетунь [litres]

Она открыла глаза в темноте, ощупала свою кровать, и на секунду ей показалось, что вот это и была единственная реальность, а тот, другой – только сон. А она всю жизнь ждала его, и испортила жизнь единственному человеку, который ее любил и спасал. Но думать об этом было слишком тяжело. И она стала думать о другом – о том, что еще нужно сделать до того, как она уйдет к мертвым, к своему настоящему мужу и к сыну. В ее воображении Максим и Матвей то и дело менялись местами.

Когда Михаил вошел к ней, он увидел ее блестящий, лихорадочный взгляд, устремленный на него. Заметил, как она осунулась, и сердце его сжалось.

– Миша, я опять хочу тебя попросить, – проговорила она спокойно, как раньше. – Когда я умру, отведи Иринку в метро. К людям.

– Да что ты такое несешь, – напустился он на нее. – Ты поправишься, все будет хорошо.

Но он сам видел, как заострился у нее нос, как она бледна, как исхудала, как странно блестят ее глаза.

– Хорошо уже не будет, Миша, – тихо произнесла она. – Спасибо тебе за все – ведь ты всю жизнь положил на меня, если б не ты, я бы не выдержала этого всего. Может, тебе без меня было бы лучше.

Михаил решительно покачал головой.

– Если б я потерял еще и тебя, я бы тоже, наверное, жить не захотел. И не говори глупостей. Я не дам тебе умереть.

Она улыбнулась ему, как маленькому.

– Представляешь, я тут слышала, как Рустам сказал Ирке, что сделает ее своей второй женой. Мол, главная жена у него – Наташа, потому что она сильная, ловкая, и у нее шесть пальцев на руке. А Ирка будет второй. Нет, конечно, ты спроси девочку – как она хочет жить. Может, она хочет остаться здесь, с Рустамом, со всеми. Он – славный мальчик, думаю, он ее не обидит. Но если она хочет другой жизни – отведи ее в метро, Миша. Я много думала и поняла – не надо было нам уходить. Жаль, что поздно поняла. Все наши беды – от этого. Надо было все-таки оставаться с людьми. Здесь – особенное место. Те, кто спят под холмом, помогали нам, я это чувствовала. Я слишком поздно поняла, Миша, что взамен они забирают наших детей. Со временем они заберут всех, кто останется здесь, – не спорь, я это знаю. Насчет Рустама пусть решает его мать, но у меня уже забрали сына, я не хочу, чтобы ушла еще и дочь. Я виновата перед Иринкой, слишком много сил отдавала Максиму. На нее уже не оставалось. Сейчас даже не знаю, о чем, как поговорить с ней – она замыкается и смотрит на меня этими своими глазищами. Твоя дочь, Миша – такая же упрямая. Да, знаешь, я иногда вспоминаю его… как-то он там, жив ли? – Михаил понял, что она говорит про Матвея. – Может, когда вы доберетесь туда… если доберетесь… вы его найдете? Передайте ему тогда, что я думала о нем… всегда думала. Может, это хорошо, это правильно – что мы оставили его там.

– Ты мне больше нравилась, когда ругалась со всеми, – озадаченно сказал Михаил. – Мне казалось, что ты – не такая, как все.

– Да на самом деле такая же, просто я поздно это поняла.

– Для меня ты всегда будешь особенной, – сказал он.

– Недолго нам вместе осталось. Но я рада, что ты не жалеешь. Спасибо тебе за все, Миша. А Иринку все-таки отведи. Теперь ступай, я устала очень, может, посплю.

– Вот и хорошо, – закивал он, – поспи, силы восстановятся, на поправку пойдешь.

Она улыбнулась и тихо закрыла глаза.

Михаил вышел от нее со сложными чувствами. Но то, что она впервые за долгое время рассуждала относительно здраво, его обнадежило. Если, конечно, не считать этих ее упоминаний о тех, которые спят под холмом. На самом деле, горько подумал он, это ведь она внушила детям всю эту чепуху. И не из-за этого ли на самом деле ушел Максим? Но сейчас высказывать ей такое было бы слишком жестоко – что сама она виновата в уходе и, возможно, гибели сына. А может, и он тоже – ведь это он отвел детей в крепость? Но теперь уже поздно жалеть, ничего не поправишь! Хорошо хоть рассудок, кажется, вернулся к Ланке, по крайней мере, она начала опять разговаривать с ним. То ли ментал от нее отступился, то ли и не было на самом деле никакого ментала. Сейчас она поспит, потом он попробует покормить ее. С этими мыслями он и сам прилег и не заметил, как отключился. А среди ночи вдруг проснулся, как от толчка. Кинулся к Светлане. Она лежала так же, чуть улыбаясь, только уже не дышала.

Он не помнил, как прошли следующие несколько дней. Кажется, он спорил со Стасом, предлагавшим похоронить Светлану наверху, и в итоге все-таки сделал по-своему – выкопал для нее могилу в углу бункера. Кажется, кто-то его уговаривал поесть. А он не очень понимал – зачем. В то же время иногда он осознавал, что давно уже был готов к такому исходу – с тех самых пор, как пропал Максим. Жена, казалось, только им и жила, с его уходом что-то в ней окончательно надломилось. Но он никак не мог сообразить, как же ему дальше жить без нее.

А потом однажды он посмотрел на себя в осколок зеркала. И увидел, сколько седины у него в волосах, сколько морщин.

Он вышел в общую комнату и огляделся. Гуля и Тина сидели там, зашивая какие-то вещички – детские одежки, наверное. Рядом с Гулей тихонько листал какую-то книжку Джаник, остальных видно не было.

– А где Ира, Наташа, Рустам? – спросил он.

– Рустам на охоту пошел. Кому-то же надо, – тихо ответила Гуля.

Все правильно – он уже выходит в тираж, но теперь его место займет подрастающий добытчик. Михаил грустно усмехнулся.

– Наташа спит, наверное. И Ира у себя, – тихо сказала Тина, сочувственно глядя на него. – Знаешь, я только теперь поняла, сколько Света делала для нас. Она всю себя отдавала детям.

– А где Гарик?

– Отдыхает, – чуть замявшись, сказала Тина. Михаил пошел в каморку к Гарику – еще с порога на него пахнуло перегаром. Тот, видимо, пока Михаилу было не до него, поминал Светлану по-своему.

– Что ты делаешь, – с упреком сказал врач.

– Больно, старик, – пробормотал Гарик. – И вот здесь, – он коснулся ноги, – и тут, – положил руку на сердце.

– От этого легче не станет, наоборот. И нога не пройдет, только хуже будет.

– А я устал, – с пьяной откровенностью сказал Гарик. – Чего нам ждать, старик? Больше ведь ничего не будет – только одна и та же колготня каждый день, а сил-то не прибавляется. Если честно, я жене твоей даже завидую. Она уже отмучилась.

– А дети? – с упреком спросил врач.

– Дети, старик, уже самостоятельные. Уже обойдутся без нас. Сдается мне, мы им только мешаем.

Михаил вспомнил, как впервые пришел в бункер, и Гарик сказал ему, кажется: «Ну ты даешь, старик». А сейчас он и правда старик, как и этот пьяный человек, который все это время так мужественно держался и никого не напрягал, но теперь, похоже, сломался. Жизнь пролетела незаметно, и врач только теперь понял, что жили они, в сущности, неплохо. А сейчас все разваливалось на глазах.