Михаил Ахманов - Ливиец

– В карлика! Меня – в карлика! – повторил Егор, сокрушенно качая головой. – Ноги как палки, руки – хворостинки, происхождение – хуже некуда, самое плебейское, и к тому же он умирал от чумы… Пришлось поработать над парнем, и кое-чего я добился, но рост, рост!.. Рост мешал карьере и многому другому, даже в постели с девицами. Что за унижение, представляешь?! Сделался жонглером, мышцы окрепли, но в войско таких все равно не берут. Шел с Аэцием в обозе, развлекал солдат и так допер до Каталаунских полей. – Помолчав, он скромно добавил: – Все, кстати, записал.

До Каталаунских полей! На миг мое сердце замерло. Обязательно посмотрю эту запись! Есть события, определяющие ход истории и миллионы судеб, вехи поистине великие, и битва между Флавием Аэцием и Аттилой, между римлянами и гуннами, бесспорно принадлежала к их числу. Егор занимается Европой третьего–пятого веков от Рождества Христова и в основном Римской империей времен ее распада на Западную и Восточную. Для исследователя в этой области стать очевидцем сражения века – потрясающий успех! Даже если твой носитель – карлик, шут из армейского обоза.

Я хотел сказать об этом Егору, но внезапно гулкий звук раскатился под сводами, заставив нас отступить к стенам. Зал словно бы сделался шире, и в самой его середине вспыхнул пятиугольник Туманного Окна. Голубоватая пленка, затягивающая портал, раздалась, пропустив хрустальный саркофаг с обнаженной женской фигуркой. Рита. Черный лебедь, скользящий в пруду среди кувшинок, тихий перезвон кимвал… Она улыбалась нам.

Провожающих, по традиции, было немного, меньше сотни человек – близкие из Ритиной вары, те, кто хорошо ее знал, коллеги, трудившиеся в смежных областях. Все специалисты Койна – в темных одеяниях, мантиях или плащах, переливавшихся на сгибе серебряной волной, в чем-то вроде униформы, не официальной, а, как и сама церемония, связанной с давней традицией: темный цвет символизирует для нас погружение в Темные Века. Витольд и Зоэ, его дочь, стояли напротив, а рядом с ними, в объявшем саркофаг кольце, ярким пятном выделялись четверо в сверкающих радужными искрами нагрудниках. Один из них, невысокий рыжеватый мужчина, держался с уверенностью лидера. От этой группы не исходило никаких ментальных излучений, что казалось странным, даже невежливым – люди, явившись в незнакомую компанию, обычно не ставят мысленный блок. Цель таких визитов – поискать контакты с новыми людьми, расширить круг общения, но если разум ваш закрыт, кому захочется общаться с вами?

Давид, строгий и важный в черном, ниспадающем до пола плаще, шагнул к саркофагу. Его глаза на миг затуманились – как бывает, когда выходишь на связь с Инфонетом. Одна из частиц Зазеркалья, машина нашей базы, уже завершила расчет и, вероятно, настраивала сейчас системные модули – те, что экстрагируют из мозга психоматрицу и посылают ее в точку с нужной темпоральной кривизной, и те, которые внедряют механизм возврата с прочими ментальными устройствами, и те, что следят за телом путника, чей разум погрузился в мниможизнь. Компьютер и все подчиненные блоки – это хроноскаф-конструкт с искусственным интеллектом порядков на пять мощнее, чем у моего Сенеба. Умный агрегат, но без нас он ничто. Без нас он просто не имеет смысла; мы, существа, наделенные разумом, живем не только в настоящем, мы простираемся в прошлое и будущее, за рубежи, когда нас не было или уже не будет. Во всяком случае, не будет в тех телах, которое дарованы природой.

Мысленный приказ Давида отозвался эхом в моем сознании. Невольно я вздрогнул, чувствуя, как сильные пальцы Егора стискивают мое предплечье. Рита вытянулась в своем саркофаге и закрыла глаза. Я видел, как на ее виске сильно и часто бьется жилка.

– Расчетный темп реальности и мниможизни – один к девяносто семи, пять, пять, три, восемь, – произнес сухой голос конструкта. Это означало, что за один день настоящего в прошлом истечет три месяца с небольшим – вполне приличный показатель, лучший, чем у меня в последнем странствии. Темп определяется топологической структурой пространства-времени, его кривизной; чем она больше в сравнении с моментом старта, тем меньший период в настоящем займет экспедиция.

Мантия Давида зашелестела. Он повернулся, раскинув руки, будто хотел обнять нас всех:

– Прощаемся, коллеги. Ваши пожелания.

Кто-то сразу выкрикнул:

– Не греши слишком много, детка!

Раздался смех, затем посыпалось:

– Хорошего тебе партнера!

– Удачи! Мы тебя любим!

– Здесь Кей и Елена. Не забывай о нас!

– Воплотись красавицей, дорогая!

– Подари Шота счастье!

– И царице передай привет!

– Помни: красота убеждает больше, чем сила!

– Помни: лучше славная кончина, чем позорное житье!

Тенгиз, сделав шаг к саркофагу, начал:

Вацлав продолжил:

Линда подхватила:

И снова:

В нашу эпоху торжества генетики нет переходных градаций между полами, нет мужеподобных женщин и женоподобных мужчин, нет странных и диких извращений, свойственных древним временам. Очень редко мы выбираем носителя другого пола, и считается, что это опасный, крайне нежелательный эксперимент, ибо ломка психики неизбежна. Нет и особой необходимости мужчине воплощаться в женщину и наоборот – в прошлом для нас хватает и сестер, и братьев, стоящих на пороге смерти. Это так, но все же у нас, на Евразийской базе, женщин-психоисториков немного. Причина не связана с выбором носителя – просто в большинстве древних культур, если не считать матриархата, женщина была едва ли не рабыней, что, несомненно, мешает плодотворным историческим трудам. Были, правда, времена особые и редкие места, где и когда не властелин, а повелительница правила страной, и там выходило дамам послабление. Не всем, конечно, а близким к королеве, но это уже дело техники.

Давид вскинул руку, и пожелания смолкли. Лицо Риты под прозрачной крышкой саркофага побледнело и застыло; потом ее хрустальный кокон начал медленно тонуть в Окне, опускаясь прямиком в криотронный бункер хроноскафа. Плоть ее пребывала здесь, в последнем веке одиннадцатого тысячелетия, но дух, сознание, разум – нейронная структура мозга или то, что называли в прошлом душой, – уносилось сейчас в средневековую Грузию, в эпоху царицы Тамар, в сказочное время Шота Руставели. Собственно, его подробное жизнеописание и оригинал «Витязя в тигровой шкуре» и являлись целью экспедиции.