Дмитрий Силлов - Кремль 2222: Юг. Северо-Запад. Север [сборник litres с оптимизированной обложкой]

Тем временем старик подвел меня к большой куче тряпья, на которой лежали шестеро раненых. После боя зрелище всегда жуткое и безысходное, к которому, увы, на войне привыкаешь достаточно быстро.

Крайний осм был изуродован страшнее всех. Левая рука оторвана, из-под бинтов виднеются участки тела, обожженные до черноты. Не знаю, как у этого вида с регенерацией, но человек с такими ранениями точно не жилец. И человеку проще – от нереальной боли в подобных случаях мозг просто выключается, погружая несчастного в блаженный омут беспамятства. А этот осм находился в сознании…

Одна пустая глазница раненого была обуглена и намазана какой-то зеленой дрянью. Зато второй чудом сохранившийся глаз смотрел на меня внимательно и вполне осознанно. Правда, в нем не было больше внутреннего огня, свойственного фанатикам-смертникам. Неистовое пламя сменила чернота потухшего костра, свойственная тем, кто уже видит перед собой дорогу в Край вечной войны.

– Здравствуй, Ург, – сказал я. – Я выполнил обещание и вернулся.

– Я знал… – прошептал умирающий, едва заметно шевельнув почерневшими осколками губ. – Я знал… но не думал, что так скоро… Зачем ты пришел… сюда?

– Я не воюю… с женщинами и детьми, – сказал я, проглотив «с самками и с их детенышами». Мутант, умеющий держать слово и имеющий понятие о воинской чести, в моем понимании это уже человек. – Также я не убиваю стариков и раненых, если они не пытаются убить меня, – добавил я. – Поэтому я предлагаю твоему народу долю от добычи и свободу уйти отсюда куда захочется. Если они решат вернуться в Москву, я договорюсь, чтобы их пропустили через заставу на мосту.

– Как велика доля? – встрял в беседу стоящий рядом старик, аж задрожав от возбуждения. И, тут же поняв свою ошибку, попятился под взглядом Урга.

– Хороший вопрос, – произнес я. – Если бы ты, Ург, не попытался взять все, доля была бы равной. Потому я разрешу взять твоим людям один автомат с тремя магазинами на пятерых плюс столько еды, одежды и инструментов, сколько они смогут унести на своих плечах.

– Вы утром… вывезли на бронетранспортере все, что пожелали… – нашел в себе силы усмехнуться Ург.

– Не мы поставили своих боевых товарищей перед выбором жить или умереть, – отрезал я. – Сейчас перед таким же выбором стоит твой народ. Решай, Ург.

– Ты… мне нравишься, хомо, – еле слышно прошептал мутант. – Ты смелый воин… и я буду рад сойтись с тобой в поединке в Краю вечной войны. Пусть будет так, как ты решил. Но знай… когда-нибудь они тоже вернутся, чтобы отомстить.

– Я знаю, – сказал я.

– Он будет ждать тебя там, где сказал, – с уверенностью произнес старый осм, накрывая обезображенное лицо Урга куском материи цвета хаки – похоже, разорванной гимнастеркой.

– Может быть, – сказал я. – Но думаю, что Край вечной войны – это не то место, куда он ушел. Этот край здесь, а там нет ничего. Только покой и забвение.

– Ты так думаешь потому, что война следует за тобой, – проскрипел старик. – Где ты, там и она. У тех, кто не живет войной, все по-другому.

Я не стал ввязываться в философский спор. Надо было срочно выбираться отсюда – от концентрированной вони меня уже слегка пошатывало. Такой вот я нежный и чувствительный, что выяснилось достаточно давно, еще со времен моей лихой поездки в контейнере с пищевыми отходами. Поэтому я повернулся и весьма решительно направился к выходу, готовый в случае чего пробивать себе дорогу во враждебно настроенной толпе всеми известными мне негуманными способами.

Но толпа расступилась вновь, причем проход на этот раз оказался шире раза в три. Ну да, у них же мысленный обмен. Если кто чего не расслышал, то уловил ментально.

– Ждите сигнала, – бросил я через плечо…

Я вышел наружу и наконец-то вдохнул полной грудью. Вентиляция в подземном городе работала исправно, и то хлеб. А вот то, что мне в грудь смотрели два пулеметных ствола, меня никоим образом не устраивало.

Подойдя к распахнутым воротам, я произнес:

– Вольно. И – разойтись.

Над цепью вооруженных людей и нелюдей повисла напряженная тишина. Первым нарушил молчание Иван:

– То есть как «вольно»? А те твари?

– Переговоры с «теми тварями» прошли успешно, – сказал я, – Сейчас они выйдут со склада, получат, что им причитается, и покинут территорию крепости.

– Я че-то не понял, – набычился командир обслуги, – Им по пуле причитается. Это кто решил, что их отпустить надо?

Вслед за Иваном заворчала его довольно многочисленная команда. Кто-то красноречиво передернул затвор.

Краем глаза я отметил, как напряглись те, с кем я брал крепость. Нас было меньше втрое, а обслуга поголовно успела вооружиться до зубов. Чем пахнет – понятно. И поскольку рыба гниет с головы, пованивающую голову надо рубить первой. Причем жестоко и максимально эффектно, чтоб другие поняли и больше благоухать не пытались.

Понты я не люблю. Гнилое это дело, особенно в драке. Но иногда оно надо, ибо, как сказал один великий, вся жизнь – цирк, а мы в нем актеры. Как-то так, могу ошибаться.

Ударил я без широких киношных замахов, вынося ногу по кратчайшей траектории маховым движением, лишь в верхней точке резко довернув таз. В результате носок моего берца клюнул Ивана точно в висок.

Никто ничего не понял. Только что стоял мужик, картинно положив руки на автомат, висящий у него на шее… Вдруг мелькнуло что-то, и не обиженный здоровьем дядька падает на бетонный пол словно деревянная кукла…

Все. Если сильно повезет, может, отделается мужик сотрясением мозга. А может, и нет – если не повезет, конечно. Но уж извините, при такой постановке вопроса или мы их на опережение, или они нас к стенке чуть попозже во имя высшей справедливости, равенства и братства.

Мои все поняли правильно. Пока непривычная к скоростным репрессиям обслуга стояла, открыв рот и переваривая увиденное, мутанты весьма шустро их обезоружили. Точно, весь мир – цирк. Или – вспомнил все-таки! – театр. Но по-любому за хороший спектакль надо платить. И чем лучше представление, тем выше цена. Сегодня мужикам, почувствовавшим запах свободы и оружейной смазки, оно стоило возвращения к истокам. То есть к синей рабочей робе.

– Извиняйте, уважаемые, но каждый должен заниматься своим делом, – сказал я, когда последний автомат был брошен в кучу возле ног ухмыляющегося Ррау. – Воины воевать, а ополчение – трудиться на благо общества по факту окончания боевых действий. Те, кому не надо идти в ночную смену, возвращайтесь в жилые отсеки к своим семьям. Завтра у вас будет трудный день. А вы двое останьтесь, – тормознул я тех, кто стоял ближе всех. – Для вас еще есть работа…

Люди расходились. Многие шли опустив плечи, словно на них вновь легла тяжесть унылой и однообразной повседневной жизни. Но я точно знал – это лучше, чем бунт, бессмысленный и беспощадный. Намного лучше. Причем для всех.