Анатолий Матвиенко - Последнее испытание [CИ]

– Ничем не могу помочь. Мы получили этот артефакт как оплату за оказанную услугу. По всем законам и понятиям он принадлежит нашей фирме. Если хотите договориться о покупке, прошу завтра в мой кабинет.

– Экстерриториальность Тортуги не распространяется на вопросы, связанные с обороной от галактов. Через три с половиной часа в атмосферу планеты войдет крейсер Объединенного флота, специально снятый с патрулирования ради доставки устройства. Поэтому, если мы не договоримся по-хорошему и прямо сейчас, корабль начнет разбирать на кирпичи сначала ваш офис, потом склады и заводы. Кто-то один может удрать с порталом, но у капитана крейсера задача удостовериться, что артефакт не остался на Тортуге. Обыск он не может устроить, а местный апокалипсис – запросто.

– Мне нужно посовещаться с компаньонами.

– Нет. Сейчас же в мою машину. Иначе с вашими компаньонами буду разговаривать я. А вы, скорее всего, больше не сможете поговорить ни с кем.

Работа с разборками, стрелками, терками, наездами и крышеванием подразумевает наличие твердости и умения не прогибаться под грубым психологическим давлением. И еще интуиции, подсказывающей, что в некоторых ситуациях твердость следует засунуть в гудок. Васильев выдал фразу, не имеющую эквивалентов в нерусских языках, и медленно вылез из флаера.

Расставшись с так неожиданно приобретенной и утраченной ценностью, он связался с умельцем, оказавшим помощь Сартакову в прыжке на Тибет, и спросил, что тот смог выяснить.

– Практически ничего, босс. У нас есть программа, как перехватить изнутри контроль над энергетической установкой и ускорителем. Но надо попасть внутрь и знать коды. Портал деактивировался, как только вышел из биополя носителя. Нас кинули, босс.

Твою мать, подумал бизнесмен и бессильно скрипнул зубами.

Земля – 2. 26.02.1672 – 28.02.1672. Париж. Олег

– У нас для тебя нехорошая новость, – начал разговор Биньямин Голдберг.

– Хотя, может быть, все обойдется, – добавил Билл Джонс.

– Спасибо, ребята. Выдернули меня из Стокгольма, ни фига толком не объяснив, и теперь говорите загадками, – я обвел взглядом партнеров, которые отвели глаза. Ох, не к добру ваши маневры, друзья.

Мы сидели втроем в уютном кабинете парижского дворца Пале-Рояль, ставшего штаб-квартирой Миссии. Однако царившая в нем атмосфера отнюдь не была уютной, в воздухе висело напряжение. Билл попытался включить невозмутимость, но у прожженного интригана сегодня с мимикой плохо. Даже пророка Единого Бога «святого» Клинтона он изображал лучше. Джонс явно не в своей тарелке. Беня и не пробовал скрыть грусть, в его вечно печальных еврейских глазах она смотрелась правдоподобно. Поэтому старый банкир взялся рассказать, в чем подвох.

– «Наверху» тебя решили принести в жертву. Экспедиция на Землю-3 явилась во всей красе правителям Европы, Китая и России, уболтала их забыть хотя бы на время об экспансии сюда. Но КНР выставила дополнительное условие: хотят твою голову.

– И наши согласились?!

– А что ты думал, – хмыкнул Джонс. – Сартаков у них как кость в горле. Они не успели прийти в себя после выходки с перехватом управления в тибетском ускорителе, как ты им преподносишь геноцид в лагере потенциального союзника. Теперь «верхние» объяснят Пекину, никто тебя на массовую казнь не озадачивал, сие чисто личная инициатива.

– Забавно. Что со мной будет?

– Ну, депортировать на Землю-3 технически невозможно. Даже в Тибет по технологии «тяни-толкай» тебя получится перетащить разве что в два приема и сшить на месте, – бывший «святой» красноречиво, но неискренне изобразил неприятие собственной идеи. – Они предложили два варианта: осудить тебя заочно и здесь привести приговор в исполнение либо предать суду прямо тут. Как бывший юрист заявляю, оба способа не безупречны, они пока выбрали суд здесь.

– А потом отправить кино про суд и мой расстрел «наверх».

– Естественно.

– Беня, может самим фильм снять? Суд может быть и настоящим, а мой расстрел на компе склеить, – я все еще никак не мог поверить, что мои камарады по борьбе всерьез рассматривают возможность реальной казни.

Джонс и Голдберг переглянулись. Еврейский друг продолжил:

– В КНР требуют, чтобы фильм пришел с кодированным подтверждением от китайского руководителя здесь. Какой-то шлимазл сказал – нет проблем.

– Твою мать. Вот и изоляция между Ван Веем и КНР. Наши верхние идиоты даже не подумали, что сами работают ретранслятором.

– Я тебя умоляю. Они делают вид, что пытаются решать все в 201 раз быстрее, где уж тут думать.

– Беня, где же они были со своей скоростью, когда мы с Чонгом подыхали с голоду в Сансье? Они страдали херней и не могли принять решение, что делать с порталом. Когда я разрулил по-своему, тут же назначили виноватым? Ладно, кончаю истерику. Мне сразу повеситься, или меня арестуют?

– Лови некоторые наработки по этому делу. Я тут кое-что накропал. Тебе предстоит появиться в китайском представительстве, – Джонс перекинул мне на комм какие-то файлы. – Не обязательно сегодня.

– Ну, спасибо. На день больше проживу.

Вернувшись к себе, просмотрел документы и видео. Особенно вдохновился кадрами катаклизма. В замедленном воспроизведении видно, как внутри огромного бетонного строения как будто что-то вспухает, стенки обсыпаются трещинами, сквозь которые прорывается нестерпимый свет. Камера погибла, дальше – мелким планом. Ярчайшая вспышка заливает большой промышленный город, небоскребы сносит, как ветер осеннюю листву.

Стоп! Это же мой сон. Снова горы мертвых тел и толпы безутешных китайцев. На пару эпизодов больше, чем ночью, потом мертвая девочка с синим мишкой и итоговая цифра – 9 087 317 погибших.

Охренеть.

Пока не начались ночные кошмары, китайская трагедия воспринималась отстраненно, как новости с театра военных действий за тысячи парсек от Земли. Потом, как мне казалось, мысль о Сансье прокралась в несдохший фрагмент совести и подарила ночные видения в стиле хоррор.

Теперь получается, ночной ужас – не бред воспаленного мозга, а правда. Скорее, кусочек правды. Мозгу не вместить девять миллионов кровавых эпизодов о каждой личной трагедии.

Я еще час метался по своей комнате, не зная, как жить дальше. И жить ли вообще.

Потом взгляд наткнулся на две катаны. Нижняя прошла со мной от Баварии до Ниццы и Парижа. Конечно, это не настоящий самурайский меч и не дамасская сталь. Но десятки людей отправила на тот свет только под Валансом и еще полдюжины – так, по мелочи. После казни короля и кардинала моя хищная подруга больше ни разу не напивалась крови. Как только сняли запрет на высокотехнологичное оружие, смертоносная стальная полоска успокоилась в Париже. Только это не остановило полосу убийств. Сразу вспомнилась другая катана, мертвенно-белые коридоры и ненавистные черные туши, разрубаемые пополам из последних сил. Третья, из высококлассной оружейной стали, подарок на тридцатилетие, даст фору и японским, и дамасским ножикам, да и русскому булату.