Роман Афанасьев - Война Ночных Охотников [СИ]

Кобылин стоял у окна. Его усталое лицо можно было назвать изможденным — глаза глубоко запали, скулы торчат, на щеках нездоровый румянец. Он походил на сильно похудевшего гимнаста — спортивного телосложения, жилистый, но словно усохший после тяжелой болезни. Даже походная куртка казалось, была на два размера больше, чем нужно.

Он стоял, прижавшись лбом к грязному стеклу, и неотрывно смотрел на стену из леса, почти скрытую в серой пелене ливня. По окну бежали прозрачные ручьи дождевой воды, собираясь из одиноких капель в мощные потоки. Словно отражение, на щеках уставшего человека с остекленевшим взглядом, виднелись едва заметные влажные дорожки слез.

Внезапно Алексей дрогнул, его глаза ожили, зашарили по мокрым деревьям, пытаясь рассмотреть то, что оставалось невидимым для других. Охотник подался вперед, вжался грудью в дверь, вцепился скрюченными пальцами в поручни, не отрывая взгляда от одной точки, лежавшей далеко за лесом. Потом повернулся всем телом, следуя за невидимой целью, как стрелка компаса за магнитом. Он поворачивался до тех пор, пока не уткнулся лицом в железную стену тамбура. Лишь тогда, разжав сведенные судорогой пальцы, вскинул правую руку, уперся ей в стену и медленно оттолкнулся от крашеного серой краской металла.

Невидимая сила отпустила его тело. Обмякнув от облегчения, Кобылин шлепнулся спиной о противоположную стенку, сполз по ней и уселся прямо на грязный пол. Обхватив ноги руками, он поднял к потолку уставшее лицо.

— Где ты? — хрипло спросил он. — Где? Нам нужно поговорить. Нужно пообщаться. Ты была права. Я… больше не могу так. Не могу.

Не дождавшись ответа, Кобылин уткнулся лицом в колени и глухо застонал, как раненный зверь. Силы действительно были на исходе. Он чувствовал, как теряет себя. Почти год в дороге, почти год непрерывной охоты и убийств. Он убивал сотни раз. Он умирал сотни раз. И все равно возвращался обратно, чтобы закончить свою работу — как заводной солдатик, которого достают из коробки, чтобы продолжить бесконечную игру.

Сначала это была просто охота. Еще одна. Но потом, когда он умер первый раз, захлебнувшись в Тихом океане неподалеку от Владивостока, все изменилось. Он шагнул за грань, что-то толкнуло его обратно, он вернулся. Но не весь. Какая-то его часть осталась там, в пустоте, о которой у Кобылина не сохранилось никаких воспоминаний. Его хозяйка, а может работодатель, которую он привык называть Смертью, тогда снизошла до него, явившись забрать сущность проклятого кальмара, скрывавшегося недалеко от берега. Она сразу сказала, что лучше не сопротивляться. Нужно просто полностью отдаться во власть той силы, что влечет охотника по всем городам и весям. Потерять себя. Уснуть. Раствориться в ней, перестать быть собой. Перестать быть Кобылиным.

Алексей не послушался. Он не собирался сдаваться, хотя знал — все этим и кончится. Он просто перестанет быть — как личность, как разумный человек. Останется лишь бессмертная оболочка, сосуд, инструмент для воплощения закона. Перчатка, натянутая на невидимую и всемогущую руку. Да, он знал. Но хотел сохранить хотя бы часть своего «я», остаться прежним охотником, пусть и взятым на поводок, как агрессивная псина.

Он держался, сколько мог. Но каждая смерть отнимала у него частичку личности, и Кобылин видел, что движется по наклонной к закономерному итогу своего странного контракта. Скоро он станет одним из тех, за кем охотился все последние годы. Странным существом, монстром, пусть и со знаком плюс. Хотя… Насчет знака, это еще бабушка надвое сказала. Пока он мог хоть как-то контролировать себя и свои задания, он был уверен, что этот знак — плюс. Но если он перестанет управлять собой, то…

За последний месяц он трижды терял сознание, а когда приходил в себя, то понимал, что находится довольно далеко от того места, где «уснул». Обычно, в этот момент он просто шел к очередной цели. Это пока не стало серьезной проблемой, но Кобылин знал, что однажды очнется стоя над трупом очередной твари и не сможет вспомнить — что он делал и как. И хорошо, если под ногами будет валяться упокоенный монстр, а не случайный прохожий или свидетель. Или простой патрульный, решивший проверить документы у подозрительного оборванца. Алексей знал, что в этот момент его телом управлял кто-то другой. Кто-то из глубин тьмы, которую он чувствовал за своими плечами. А самым страшным было то, что Кобылин не знал — кто именно. Тех, кто скрывались в темноте за его плечами, были сотни. Тысячи. Легионы.

Незадолго до первого провала в памяти, Смерть в очередной раз явилась ему лично, призывая не сопротивляться и покориться неизбежному. Слиться с ней. Добровольно стать одним из ее обликов. Кобылин не согласился. И тогда Смерть перестала приходить. Все осталось по-прежнему: его тянуло к новым жертвам, чем-то помешавшим вселенской гармонии жизни и смерти, он умирал и возвращался. Но Алексей лишился последней радости, что оставалась у него — общения с кем-то другим. Пусть даже и со Смертью. Теперь он остался в полном одиночестве, наедине со своими мыслями и выжигающим изнутри отчаяньем. Он знал, что скоро не сможет сопротивляться. И вскоре перестанет быть собой и просто — быть.

Именно тогда он и решил, что пора вернуться. Туда, где он был человеком. Туда, где все началось, туда, где все должно было закончиться. Это было правильным. Логичным. Если этому суждено случиться, пусть это случиться там. Быть может, напоследок, он успеет увидеть тех, чьи имена начинали растворяться в его памяти. Две девчонки. Толстяк. Оборотень. Крыса.

Линда.

От этого имени нутро Кобылина обжигало огнем. Краткая встреча с ведьмой оставила в его душе незаживающий шрам, наполненный раскаленными углями. Почему именно она — он и сам не знал. Случайная знакомая, всего одна ночь. Ладно, две. Один совместный бой. Он вытащил ее из неприятностей, она вернулась поддержать его в бою. Это все. Никаких цветов, шампанского, ласковых прозвищ, конфет и романтичных рассветов. Все просто, по-деловому, для равной выгоды сторон. И все же имя — обжигает. Алексей понимал, что шансы встретить ведьму в столице — минимальны. И все же, именно это имя он цедил сквозь зубы, когда пытался прийти в себя после очередного затмения. И это помогало. Он твердил его, словно заклинание, повторял про себя, потому что только это слово в последнее время вызывало в его душе хоть какой-то отклик.

Он постарался вернуться. Собирая остатки воли в кулак, обжигая себя изнутри именем ведьмы, Кобылин отворачивался от мелких заданий. Он повернул обратно, в сторону дома. Час на попутке. Два — пешком. Сутки — на поезде в нужном направлении. Когда тяга становилась нестерпимой, он ломался — выходил на очередную охоту, до крови прокусывая тотчас заживавшие губы. Делал свое дело и возвращался к намеченному курсу, с боем отвоевывая каждый километр обратно пути. И у него получалось.