Денис Шабалов - Без права на ошибку

Было и еще одно, что понемногу возвращало его к жизни. Уходя в детский сад и зная, что ему предстоит ждать – ждать в тишине и безмолвии аномалии, где время застыло словно густой кисель в кастрюле умелой хозяйки – Данил запасся не только едой и медикаментами, но и развлечением. В одном из четырех баулов, что громоздились рядом с постелью, лежало собрание сочинений Джека Лондона. Десять толстых томов любимых книг, прочитанных в детстве от корки до корки, но с тех пор подзабытых во взрослых делах и заботах. И эти произведения – о выживании, о жизни в жесточайших условиях севера, о борьбе с вечным холодом и голодом, о дружбе, о каждодневных подвигах – снова вдохнули в него волю к жизни. Он вновь перечитал весь цикл северных рассказов, перечитал «Кусок мяса» и «Мексиканца», «Любовь к жизни», «Тысячу дюжин» и «Тропою ложных солнц». Это были любимые рассказы, насквозь пронизанные зовом к жизни и борьбой, произведения, которые во главу угла ставили такие качества человеческого характера, как сила воли, упорство, жажда победы. И они снова, как и в детстве, заразили его тем, что прославляли каждой своей строкой, каждым абзацем, каждым предложением. Волей к жизни.

А вскоре случилось то, что окончательно поставило его на путь полного восстановления.

Через три месяца он ковылял уже довольно сносно. Устав бегать на четвереньках или прыгать на одной ноге, Данил приспособил под костыль швабру, которую нашел в одном из подсобных помещений. Замотал рабочую часть тряпкой, чтоб не сильно давило подмышку, присобачил на конец ручки резиновую набойку, привинтил посредине некое подобие рукояти из выструганной деревяшки – и костыль получился ничего себе, не хуже фабричного.

Как-то, копаясь в одной из комнат на первом этаже, Добрынин наткнулся на небольшую библиотечку, вероятно составленную кем-то из воспитателей для себя. Книги тут были по большей части женские – про любовь, страсть и принца на белом коне – но попалось и несколько стремноватых бульварных детективчиков. И была еще одна книга, на которую он сразу обратил внимание – слишком уж затерта и засалена она была. Да и год выхода из печати – шестидесятые годы прошлого века – тоже впечатлял. Названия книги Данил так и не узнал – обложка и первая страница были оторваны, – но этот дефект никак не помешал прочитать ее всю. Добрынин открыл ее – и пропал для окружающего мира на два дня. Это была Книга о Настоящем Человеке.

Сбитый в воздушном бою летчик, старший лейтенант Алексей Маресьев, оказавшись далеко за линией фронта, один, без средств к существованию, без еды и вменяемого оружия, зимой, в тайге, с перебитыми ногами восемнадцать дней выползал к своим. Донельзя истощенный, он выполз, добрался до землянок живущих в лесу крестьян, но не смог сохранить ноги. С развивающимся заражением крови и гангреной его на самолете перебросили в госпиталь, – и здесь, признав невозможность сохранения ног, провели операцию по ампутации обеих ступней. Но он не смирился. Он поставил себе задачу снова подняться на ноги, встать в строй и вернуться в боевую авиацию. И он смог это сделать.

Данил перелистнул последнюю страницу и, как громом пораженный, уставился прямо перед собой. В душе бушевал ураган. Человек без обеих ног вернулся в строй! Встал на протезы, научился не только ходить, но и бегать и даже танцевать! Вернулся на войну! И не просто в службы тыла или инженерное обеспечение, а полноценным пилотом, воином, в боевую авиацию, с ее скоростями, молниеносной реакцией и тончайшим взаимодействием между человеком и машиной! В тот род войск, где даже малейшая травма, малейший недокомплект в организме приводил к отстранению от полетов и перевод в наземные службы обеспечения! И что самое главное – это было не просто выдуманное художественное произведение. Это был настоящий, реальный случай! Маресьев был практически земляком, он родился и жил в Камышине неподалеку от Саратова, действительно участвовал в Великой Отечественной войне, после возвращения в строй сбил еще семь самолетов противника, всю жизнь занимал ответственные посты, вел активный образ жизни, занимался спортом, ставил рекорды и умер аж в две тысячи первом году, буквально за десять лет до Начала!

И все это – без обеих ног! Да, это был беспрецедентный случай, один на десятки на сотни миллионов – но он был !

Данил опустил взгляд и в который уже раз за эти месяцы – в стотысячный, если не в миллионный – посмотрел на обрубок своей правой ноги. На него – и на левую, здоровую, крепкую ногу с мощной икроножной мышцей и буграми вен, оплетающих ступню. У Маресьева не было обеих ног. Но у него-то, у него самого – нет всего одной! Так неужели он не сможет так же?!..

И с этого дня началось полное возвращение его к жизни.

Будучи человеком, прошедшим от и до школу полковника Родионова, он как само собой разумеющееся знал, что перед началом любой операции необходимо составить план. А ведь то, что ему предстояло, было не просто операцией. Это, пожалуй, можно было смело назвать самым его главным сражением. Битвой не с внешним врагом, а с внутренним, с самим собой, со своим организмом. Если судить по часам, Хранитель пришел к нему примерно через месяц после того, как он струсил – и тем самым упустил возможность уйти на станцию. С пришествия Хранителя прошло еще три. Значит до окошка к телу Нибумова – еще столько же. И – год до последнего, третьего окна в Сердобск две тысячи двадцать третьего года. И вот за эти пятнадцать месяцев он должен был вновь стать полноценным человеком.

Нога зажила вполне сносно. За три месяца она из кровавого обрубка превратилась в закрытую зарубцевавшейся тканью культю – однако время от времени пробуя опереться на нее, Добрынин чувствовал в искалеченной конечности такую острую простреливающую боль, что вскоре отказался от этой затеи. Что ж… В экспериментах над своим организмом Данил не знал себе равных среди сверстников Убежища. Стоило вспомнить одну только жесткую набивку, практиковавшуюся Родионычем, и становилось понятно, что воспитанник полковника может еще и не такое. Отныне организм должен заткнуться и научиться не только опираться на эту ногу, не только стоять на ней, навалившись всем весом, но и прыгать, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Это был первый пункт плана, и Данил с необычайным рвением взялся за его выполнение.

Первым делом он разломал к чертовой матери свой костыль. Словно сжег мосты. Ни шагу назад! Он больше не будет ковылять по комнатам детского сада, словно скрипучее привидение по древнему особняку. Из обломков костыля, кожаных ремней, резины и деревяшек из подсобки он соорудил себе протез, причем, протез, не лишенный некоторого злобного юмора и стёба. Протез он изобразил в форме деревянного копыта – этакая помесь человека и животного. Зоолог, одним словом. А может быть намек на дьявольские испытания, что сумел он пройти и выйти победителем?.. Впрочем, испытания еще только предстояли, но Добрынин смотрел на них так, будто уже сумел их преодолеть.