Игорь Николаев - Железный ветер [Весь цикл в одном томе]

– Прошу вас, господа, ближе, – пригласил профессор, и медики чуть придвинулись, внимательно наблюдая за манипуляциями лектора. – Итак, перед нами проникающее ранение бедра с переломом в нижней трети, пациент ранен четыре дня назад, состояние удовлетворительное, но угрожает развитие инфекции. Неопытный врач даже может ошибочно заподозрить гангрену.

Солдат явно не соглашался с «удовлетворительностью» состояния. Даже на вид было понятно, что его лихорадит. На отвязывание бинтов от шины бедняга смотрел с сосредоточенной неприязнью ожидания неизбежных мук.

Медсестра медленно и осторожно помогла раненому сесть, протерла ему поясницу бензином.

– За десятилетия, прошедшие со времен Бира, – говорил Юдин, нащупывая нужное место на позвоночнике. – Было выработано множество методик и приспособлений спинномозгового обезболивания, но ни одно из них не дает чего-либо исключительно ценного и незаменимого. Для пункции лучше всего использовать тонкие, острые иглы с тупым углом среза, специальные иглы с вогнутым шлифом очень удобны, но заточка их в полевых условиях неизбежно приводит к уродованию фабричного шлифа.

Солдат, расслабленный теплом и мерной речью, сидел и кивал головой в такт непонятным словам. Юдин легким, почти невесомым движением ввел иглу шприца, так, что пациент, похоже, даже не почувствовал укол.

– Междудужковые промежутки в пояснице весьма широки и не должны составить препятствий на пути иглы, лишь бы направление было взято правильно. Миновав все могущие встретиться на ее пути костные препятствия, конец иглы прокалывает желтые связки… теперь можно наблюдать истечение спинномозговой жидкости из иглы. Шприц, пожалуйста… Аспирировав для контроля несколько миллилитров спинномозговой жидкости, мы осуществляем собственно анестезию.

Шприц и игла звякнули об лоток.

– Укол-то будете делать? – недоверчиво спросил солдат.

– Уже готово, – улыбнулся Юдин. – Сейчас и оперировать начнем.

На лице раненого отразилось облегчение, смешанное с безмерным удивлением, он недоверчиво посмотрел на профессора.

– При правильно проведенной спинномозговой анестезии полная потеря чувствительности наступает приблизительно через десять минут и длится до шести-семи часов, чего с избытком достаточно для всей обработки, – ободряюще заметил хирург.

Рассказав о необходимых мерах предосторожности против инфекции и осложнений, связанных с падением давления, Юдин нагнулся к раненому и спросил:

– Вот тут не больно? А тут? А так? – Его пальцы сновали по краям раны, словно быстроногие пауки, с заметной силой сдавливая воспаленные края.

– Нет, не больно, – тихо отвечал солдатик, крутя головой.

– Не вертитесь, – с отеческой строгостью попросил медик. – Человеколечение не любит лишних движений.

Пациент замер, теперь в его взгляде отражалась отчаянная надежда и абсолютная вера в силу медицины. Поволоцкий стоял чуть в отдалении от основной группы медиков, со всем вниманием слушавших практическую лекцию профессора. Огромная операционная палатка, точнее, почти что брезентовый дворец, вместила и два десятка врачей, и весь необходимый демонстрационный скарб.

Тем временем раненого бедолагу быстро уложили на цугаппарате, похожем на старинную дыбу. Аккуратно растянули поврежденную ногу и сноровисто, в четыре руки, вымыли. Поволоцкий с трудом сдержал усмешку – вид «цуга» напомнил первое издание юдинских «Заметок по военно-полевой хирургии», там, по причине неведомой, на одной из иллюстраций на аппарате ожидала обработки женщина, с очень тщательно прорисованной грудью, крайне смущавшей студентов.

Профессор зазвенел никелированными инструментами.

– Обратите внимание, – Юдин поднял щипцами на всеобщее обозрение осклизлый вонючий тампон, извлеченный из раны. – Этот был, по-видимому, с хлорамином, но при таком грубом, непрофессиональном применении любые антисептики одинаково плохи. Еще день-два, и этот целительный – при правильном использовании – антисептический материал стал бы причиной нагноения, угрожающего конечности, а может быть, и даже жизни раненого. Всегда будьте крайне осторожны с внедрением в раневой канал любых инородных предметов, какими бы полезными они ни были. И не забывайте о правильном дренаже!

Тампон полетел в кювету. Профессор быстро обрабатывал рану, сопровождая каждое действие комментариями, при этом ухитряясь рассказывать, как сходные проблемы решаются у американцев.

– Надо отметить, прекрасные результаты дало последовательное промывание раны большим количеством мыльного раствора и подогретым физраствором.

Один из врачей, немолодой, чуть ли не единственный из всех присутствующих с военной выправкой, буркнул под нос что-то наподобие «американцы – не икона, молиться не надо», но был услышан.

– Развейте мысль, будьте любезны, – предложил Юдин, заканчивая манипуляции, но отозвался другой, совсем молоденький медик.

– А нас учили не промывать, – робко заметил он.

– Вас учили не заменять хирургическую обработку чашкой воды сомнительной чистоты, – поправил профессор. – После тщательной обработки промыть рану, потратив четыре-пять литров стерильного физраствора, если есть время, очень полезно. Вы удивитесь, увидев, сколько мелких кусочков тканей и свернувшейся крови удается таким путем удалить из вроде бы чистой раны. И пациенту ничего, кроме пользы.

– Всё, обширную обработку закончили, теперь передаем гипсовальщицам, и еще одна христианская душа повременит предстать пред святым Петром, – закончил Юдин показательную операцию. – Вопросы, коллеги?

Поволоцкий тихонько вышел из палатки на воздух. Вокруг уже зеленело – все-таки апрель. Аккуратные палатки, установленные по ранжиру, так же аккуратно сложенное снаряжение, которое еще предстояло распределить между отделениями госпиталя.

Совсем как на довоенных лекциях, которые он каждый год читал в Подмосковье, в день медика. Если, конечно, не находился «в командировке», штопая раненые телеса государевых людей в диких уголках мира. Тогда так же все было аккуратно, чисто, только вместо хмурых и сосредоточенных докторов светились интересом – лица взрослых и восторгом – детей. Граждане Империи любили свою медицину и смелых людей, которые посвящали себя так называемому «милосердию скальпеля». Так, с легкой руки Склифосовского, еще со времен Великой Войны называли работу полевых медикусов.

Традиция публичных лекций для гражданских закончилась два года назад, а кажется, что это было в прошлой жизни. Еще в те времена не маячили на заднем плане зенитные автоматы и ракетные батареи, вооруженная охрана и техника, идущая к фронту.