Игорь Николаев - Железный ветер [Весь цикл в одном томе]

Заводила поперхнулся, но, чувствуя, что терять инициативу нельзя ни в коем случае, перешел в контратаку.

– А ты не напирай, не напирай! – завопил он на высокой ноте, апеллируя уже к чистым эмоциям. – Попрятались по тылам, пока мы здесь гибнем!

– Ты знаешь про меня? Скажешь, где я воевал? – промолвил быстро, но четко Терентьев, он снова сделал шаг и подошел к спорщику вплотную. – Отвечай, паскуда трусливая! – неожиданно заорал инспектор в голос, буквально нависая над смутьяном.

На мгновение верзила растерялся, а больше времени Иван ему и не дал.

– Сергей, – не поворачивая головы, сверля противника немигающим взглядом, Терентьев протянул назад руку. – Пистолет.

Позади что-то металлическое скрипнуло по дереву, коротко щелкнул передернутый затвор. Через мгновение пальцы в толстой перчатке комбинезона ощутили твердую рубчатую рукоять. Иван упер ствол точно в переносицу лидеру нарождающегося бунта и спустил курок.

Агонизирующее тело мешком повалилось на землю, затылка у него больше не было, разбежавшиеся в разные стороны зрачки делали лицо похожим на кукольное. В воздухе остро и кисловато запахло порохом, почти перебив вездесущую вонь дизельного выхлопа.

Иван опустил пистолет в расслабленной на первый взгляд руке, обвел пустым, страшно-безраличным взглядом окружающих, и те ощутимо качнулись назад. Стукнул закрываемый люк зенитки – самоходчики решили отгородиться, от греха подальше, от суетных дел шоферюг. В полном людском молчании был хорошо слышен слитный рокот двигателей колонны. Впереди, достаточно далеко, что-то громыхнуло, мелькнуло секундной яркой вспышкой.

– Тем, кто там, – Иван указал прямо по направлению дороги, – приходится куда тяжелее. Но они не жалуются на жизнь, а сражаются, не щадя себя. По сравнению с ними ваша работа – чистый курорт. Если вам недодали средств защиты, если в автороте нет взвода химобороны, если еще что не по уставу – я сам расстреляю виновного. Если же нет… – последовало новое движение стволом, источающим тонкую струйку дыма. – Фронту нужны снаряды, и он их получит в срок и полностью. Даже если мне придется всех вас нахрен поубивать и сажать за руль новобранцев. По машинам – и вперед. Армия ждет боеприпасы и топливо.

– Сурово, – тихонько проговорил солдат Сергей, когда колонна двинулась дальше, туда, где тучи сгущались, приобретая багровый оттенок. – Я бы так, с ходу, не решился. Э-э-э… позволите?

– Что? – не понял Иван, только сейчас сообразив, что продолжает мертвой хваткой сжимать пистолет. – Да, держи.

Он вернул оружие владельцу.

– Я бы не решился, с ходу и без разговоров, – повторил солдат, глядя на инспектора со смесью восторга и уважительного страха в глазах. Инспектор уже не раз проявил себя как человек решительный и абсолютно чуждый разным сантиментам. Но хладнокровная и собственноручная казнь…

– Панику на море останавливают с помощью револьвера, – ответил Терентьев, чувствуя, как наконец-то проходит дрожь в руках. – А здесь еще хуже. Считай, за Вислой для нас земли нет.

– Что? – теперь не понял уже Сергей.

– Ничего, не обращай внимания. Так, вспомнилось.

В воздухе разнесся вой приближающегося «чемодана», метрах в ста прямо и чуть правее от трассы вспучился клубок ослепительно-белого огня, пролившегося дождем из сотен мелких капель, также жгущих глаза сияющей белизной. Все, чего они касались, мгновенно вспыхивало адским пламенем, прогорал даже металл брошенных и вытолкнутых на обочину машин. Фосфорный снаряд.

– Прекрасно, – неожиданно сказал Иван с очень недоброй усмешкой. – Замечательно!

Солдат посмотрел на него с недоумением, словно опасаясь, что командир слегка тронулся умом. Совсем близко загремел мотором приближающийся броневик инспектора.

– Сверхдальнобойные пушки – очень дороги, – коротко пояснил Терентьев. – Ресурс стволов мал и каждый выстрел его укорачивает. Снаряды для них – тоже очень дороги, мало осколков, низкая точность. И если «семерки» шарашат таким золотым дефицитом по дорожке, с минимальными шансами на попадание, значит – дела у них не шибко хороши. Надо доложить в штаб фронта.

Быть солдатом страшно. Не всегда, но весьма часто.

Смерть на войне приходит незванно, неожиданно и без всякого снисхождения, не делая скидок никому. Будь ты юнец или человек преклонных лет, одинокий бобыль или отец многодетного семейства, состоявшийся, успешный человек или махровый неудачник, истово верующий или прожженный атеист – смерти все равно. И это по-настоящему страшно.

Взвод из двух пехотных отделений с подразделениями поддержки входил в систему передового охранения бригады. Он располагался ближе к правому флангу, и отряду приходилось скверно. Среди солдат было немало ветеранов (таковыми считались те, кто пережил хотя бы два боя и остался в живых), но даже им становилось не по себе от медленно, но неотвратимо разворачивающегося боя бригады и штурмовой дивизии.

Пехотинцы видели мало, только маленькую частицу набирающей обороты схватки. Главным образом даже не видели, а слышали – артиллерийская стрельба, огненные стрелы трассеров, рокот моторов тяжелой техники. Несколько раз их позиции подвергались быстрым минометным обстрелам, но скорее для порядка. Дважды противник пытался «наскоком» проскочить условную нейтральную полосу на броневиках, но отходил обратно при первых же очередях станковых пулеметов. Слева и справа бои шли уже всерьез, там непрерывно ревели пушки, а пулеметная пальба давно стала фоном, в котором даже не разобрать отдельные выстрелы. И от этого казалось страшнее вдвойне – неопределенность пугала.

Но пришло и их время.

Сначала ударила артиллерия. Не мины, а настоящие артиллерийские снаряды рушились с неба, поднимая в воздух комья земли, дерна, куски дерева и металла. Истошный визг малой и средней артиллерии, казалось, сверлил уши и пронизывал черепные коробки. Земля дрожала, содрогалась под бичующими ударами снарядных болванок, как живое существо. Густая взвесь пыли повисла в воздухе, оседая на одежде, шлемах, искаженных лицах бойцов.

Артподготовка закончилась так же быстро, как и началась. Она продолжалась всего лишь пять минут, но те, кто пережил этот кромешный ужас, никогда не поверили бы лжи часовых стрелок.

– Затворы обтереть! – прокричал прапорщик, командир взвода, сплевывая скрипящую на зубах землю и быстро протирая рукавом собственный автомат. Мелкие желто-коричневые комья падали с полей шлема, осыпались со складок плотного мешковатого комбинезона. – Рассчитаться, начиная с правого фланга! Раненых перевязать, тяжелых в тыл! Товсь, ребята, сейчас пойдут на приступ!

От этого неожиданно вырвавшегося «на приступ» повеяло чем-то старым, давним, времен Иоанна Просветителя, Северных войн и Псковского Сидения, когда противники сходились лицом к лицу в проломах крепостных стен, с разящей сталью в руках и железным стержнем в душах.