Игорь Николаев - Железный ветер [Весь цикл в одном томе]

«И все же где я тебя видел?»

– Новокаин! – скомандовал хирург, ощупывая живот раненого и прикидывая, как пойдет будущий разрез. На подносе рядом с правой рукой в готовности лежали скальпели, похожие в свете лампы на длинных узких рыб. Весь арсенал хирургии, хитрый и в то же время немудреный – пинцеты, зажимы, ножницы, лопатки, иглодержатель и иглы с шелком и кетгутом [73] Кетгут – рассасывающийся шовный материал, приготовляется из кишок овец или коров. .

Новокаин для местной анестезии, много новокаина. Бедняга и так на грани смерти, поэтому общий наркоз почти невозможен. Даже самый легкий может легко столкнуть его туда, откуда возврата уже нет. Так же как, впрочем, и малейшая боль.

– Он в сознании?

– На грани.

– Документы достали?

– Документы… нет, они там…

– Бывает. Передайте в приемное, чтобы последний раз.

Скальпель был походным, эрзац, используемый для экономии настоящих. Половинка бритвенного лезвия, схваченная малым зажимом Пеана, коснулась кожи, окрашенной бледно-желтым раствором йода. В такие мгновения Поволоцкий всегда чувствовал суеверный страх и робость от того, что сейчас он вторгнется в храм тела и души. Но это колебание никогда не длилось дольше мгновения.

Черт побери, сколько крови… Как будто не было совершенно сумасшедшей кровопотери еще до операции. Вокруг инструментов сновал длинный пинцет сестры-ассистента, быстро протирающей тампоном операционное поле от темно-красной жидкости.

– Аспиратор!

Громкое название для прибора из двух банок, полутора метров трубки и ящика, отсасывающего жидкость из полости. Но ничего, работает. Натощак ранило, это в плюс. Минимум пол-литра крови в брюшной полости, не считая вылившегося и впитавшегося – это в минус.

Кожа обезболена и разрезана. Теперь брюшина. Бритва рассекает напитанные новокаином мышцы без боли, но дальше куда сложнее – разрывы тканей мешают инфильтрату анестезии. Придется дать немного эфира.

Уставшие глаза совсем некстати заволокло пеленой слез. Александр нетерпеливо дернул плечом, и опытная сестра, поняв все с одного жеста, протерла ему лицо свежим тампоном.

Разумеется, наркозные аппараты были погружены и эвакуированы вместе с незадействованным персоналом и всем лишним имуществом. Так что – маска имени господина Эсмарха, складная, образца казенного, 1886 года. Вообще-то она для хлороформа, но и для эфира пойдет.

– Полкубика атропина, подкожно. Эфир, совсем немного, и осторожно. Следите за пульсом.

– Сто десять, наполнение слабое.

Не слишком хорошо, балансирует на границе. Операция может убить – но только может. А непрекращающееся внутреннее кровотечение убьет гарантированно.

Теперь захваты, чтобы раскрыть края разреза и открыть доступ к внутренностям.

Всякая огнестрельная рана опаснее, чем кажется – так писал Дитерихс, и был совершенно прав. Но, конечно, лучше так, чем широкий осколочный разрыв. Хотя… похоже, здесь все-таки не пуля.

Тихо звенели инструменты, гудел компрессор, подававший отфильтрованный воздух внутрь павильона.

Вот они, кишки, на первый взгляд – бессистемное переплетение сизых трубок с желтоватыми бляшками жира. Похоже, этот человек держал себя в форме, несмотря на возраст. Жировых отложений ровно столько, сколько должно быть у здорового мужчины лет сорока-пятидесяти – ни полкило лишнего. А вот направление раневого канала нерадостное – к печени. И ранение он получил наверняка, когда стоял, с тех пор его везли, перекладывали… канал изменился. Значит, придется в буквальном смысле перебирать кишечник. Обычно люди не представляют себе, насколько плотно «упакованы» органы в человеческом теле, как легко повредить отлаженный механизм анатомии.

И кровотечение не останавливается, заррраза…

Шум снаружи, гудение клаксона, быстрая речь. Кто-то в белом халате и марлевой повязке просунул голову в операционный бокс, но, оценив увиденное с одного взгляда, сразу же убрался обратно, не забыв тщательно закрыть клапан тамбура. Похоже, все-таки пришел новый автопоезд с фронта, но им сейчас займутся помощники. Как скверно… При кажущейся простоте ранения – предельно тяжелый случай. Длинный зазубренный осколок из твердой стали разделился на несколько узких фрагментов, разошедшихся в разные стороны.

Продолжаем.

– Сколько у нас крови?

– Пятнадцать доз нулевой, по восемь второй и четвертой, десять третьей.

– У этого какая группа?

– Ноль.

– Готовьте две дозы крови. И теплый физраствор для промывания готовьте, литров шесть. С риванолом.

Зажим. Еще зажим. И еще. Уже дважды куски исковерканного металла с бряцанием падают на металлический поднос, такие безобидные на вид. Но откуда-то продолжает кровить, по капле… за час и даже за два по капле столько натечь не могло. Тромбировалось? Хорошо бы.

Полная ревизия кишечника. Это значит – проверить каждый миллиметр, потому что малейшая ранка может привести к перитониту. И подумать только, когда-то все эти манипуляции делались голыми руками, без перчаток и антисептиков. А лет шестьдесят назад какие-то умники предлагали надувать кишечник водородом и искать места прорывов с помощью зажженной лучины [74] Люэ, «Лекции по военно-полевой хирургии», 1900, а также Зейдель, «Военно-полевая хирургия», 1905. .

Господи, благослови науку и медицину.

Еще зажим. Должен быть третий осколок, должен, но куда его унесло-то? Где-то около печени. Причем с внутренней стороны. Почки целы, ну хоть в чем-то повезло. Хотя нет, не только. То ли пациент – тертый калач с опытом, то ли просто так карта легла, но, похоже, он ничего не ел, по меньшей мере последние сутки. Не будет каловых масс между пальцев и, что важнее всего – в брюшине.

– Пульс сто, наполнение улучшается.

Это все переливание крови и создание запаса. Американцы говорили – «невозможно, такую систему нужно делать десять лет». А вот хренушки вам, заморские лекари. Забор крови от доноров в тысячу доз – пятьсот литров – за сутки прошли зимой. Сейчас уже почти полторы тысячи. К концу года выйдем на две.

Под пальцами что-то маленькое и твердое. Малый фрагмент, о котором даже не предполагал. Пропустил бы – и пациент мог бы прожить с ним всю жизнь, даже не подозревая, что глубоко в утробе затаился капсулированный кусочек металла. А мог бы умереть через сутки-другие от стремительного перитонита.

Кто-то страшно кричит снаружи. Наверное, ожоговый, у них всегда очень высокий, тонкий крик. Пусть кричит, сейчас его нет, он все равно что на другом континенте.

Вот осколок, прямо за печенью. Рассек внешнюю оболочку железы и замер, ожидая момента, когда можно будет чуть провернуться и вскрыть артерию. Так оно выглядит – обыденное медицинское чудо. Еще полсантиметра – и смерть.