Николай Инодин - Zαδница Василиска

Мама бросала в бой литературу и искусство, отец в ответ высаживал десант оловянных солдатиков, великолепного вороного коня под седлом, на котором так волшебно было раскачиваться, размахивая блестящей саблей (почти как настоящая, сын!), и книги о воинах и войнах. В ответ мать предпринимала фланговый охват, организовав домашний театр с привлечением симпатичных сверстниц. Лукаво улыбаясь, отец не отвечал на демарш ничего. Он был мудр. Если бы девочка была одна… Их было трое, и они не стеснялись болтать в твоём присутствии.

– Ма, они все такие дуры! – твой возмущённый вопль шокировал маму, но своё мнение ты отказался менять наотрез.

Война за душу единственного сына не прекращалась ни на миг. А ты… Ты любил их обоих и старательно впитывал обе правды. Изучал французскую поэзию и регулярно посещал тренажёрный зал. Бродил по картинным галереям и с удовольствием неделями пропадал с отцом на полигоне, разнося мишени, бегая по штурмовой полосе и засыпая под бормотание гипнопеда. Чему он тебя учил? Угадайте. Подполковник Олекмин был командиром батальона сил специальных операций.

И пусть мама злилась, что после «этих дурацких тренировок» твои пальцы не могут держать смычок так чутко, как ей хотелось бы, втайне она тобой гордилась. А уж когда ты понял, что мадемуазель Жозефина и отставной фельдфебель Зубатов учат твоё тело практически одному и тому же, просто танцы немного отличаются…

На данный момент война закончилась в связи с отсутствием противников. Отец погиб после невероятно дерзкой операции где-то на Су-Дельте-два. Мамина правда отпечаталась багровым шрамом на её шее… И какая правда оказалась правдивее? Ты по-прежнему считаешь, что обе. Просто мамина правда невозможна без правды отца. Правда красивых, чистых людей с чуткими пальцами живёт только тогда, когда между ней и правдишкой жадных бесчестных подонков стоит суровая правда безжалостной силы защитников мира и порядка. Вот только чистые и красивые по большей части стараются об этом не вспоминать. Как если бы парящий в горних высях бумажный змей считал удерживающую его бечеву ненужной обузой, мешающей летать, где пожелается и на любой высоте. Вот только без неё он обречён рухнуть на землю.

Мобиль остановился.

– Хватаешь свои саквояжи и проходишь в дверь с красным крестом… – Ткнул в нужном направлении длинный костлявый палец директрисы. – Бежар, возьмите эту сырую мадемуазель в охапку и тащите за мной. Сама она не пойдёт.

Через два с половиной часа

– Отвратительно здоров, мадам, скорее всего с рождения получал полноценное питание. Анализы великолепные. Хоть на органы разбирай. Я шучу. Физическое развитие – очень хорошее. На нём пахать можно. Если бы не свидетельство о рождении, я дал бы ему не четырнадцать, а все шестнадцать.

Коммуникатор фыркнул и голосом директрисы приказал передать пополнение младшему воспитателю второго потока.

– Твоя комната, парень. И добрый совет – постарайся пореже высовывать из неё свой короткий нос. Парни с таким цветом волос и белой кожей почему-то вызывают у большинства воспитанников негативную реакцию.

– Вы ведь не хотите сказать, что в приюте процветает расизм, месье Моро?

– Ни в коем случае, молодой человек. Просто шанс получить по роже у вас выше, чем у других воспитанников. Какой же это расизм? Расизм – это когда афрофранцузов нет в планетарном правительстве. Да, и не сильно копайся там, обед ты уже пропустил, постарайся не опаздывать на ужин. Распорядок дня на столе под стеклом

Младший воспитатель Моро поворачивается и уходит. Сергей проводил взглядом его гладко выбритый жирный затылок – тёмно-коричневое пятно над белым комбинезоном.

Комнатой Моро назвал узкий и не слишком длинный пенал, большую часть которого занимает довольно неудобная койка. Маленький столик с клавиатурой, в стену над ним встроен архаичный монитор. Вся стена напротив койки – встроенный шкаф. Имитирующий дерево линолеум – на полу, недорогие стеклообои светло-жёлтого цвета – на стенах. Чистенькое убожество. Впрочем, новичка это не сильно расстроило, был готов и к койке в казарме. Вещи из сумок быстро разбросаны по полкам, мамина фотография в скромной рамке встала на дальний угол стола.

Дружному коллективу мужской части приюта Олекмина представили перед ужином. Около сотни смуглых, коричневых и откровенно чёрных ребят всех возрастов по команде дежурного воспитателя вяло изобразили радость, после чего расхватали пластиковые подносы и выстроились перед окном раздачи.

Еда оказалась по-французски скудной и не по-французски безвкусной. Впрочем, и к этому Сергей был готов. С голоду помереть не дадут. А если будет нужда в добавке, о ней придётся позаботиться самому. Главное сейчас – осмотреться, оценить ситуацию и принять решение о том, что делать дальше. Перспектива жизни в Ла-Бель-Франс привлекала Сергея с каждым часом всё меньше.

Не получилось.

Вечером в дверь постучали.

В коридоре стоял мальчишка лет десяти.

– Пошли, русский, знакомиться.

– Далеко?

– Я покажу.

Почему-то для знакомства аборигены выбрали туалет. Их было восемь, и ты улыбнулся.

– Мы похожи на клоунов? – Парень лет шестнадцати на вид, руки в карманах, взгляд наглый и уверенный.

– Не очень.

– Тогда что тебя развеселило?

– Вам не понять. Старый русский фольклор, похожая ситуация.

Араб отлип от стены.

– Какие умные слова ты знаешь! Мадемуазель Кики это понравится. – И совсем другим тоном: – Сегодня ты у нас дежуришь по туалету, Снежок. И завтра тоже. И потом. А мы последим, чтобы ты не ленился, русский.

– И кто это решил?

– Это решили мы, – араб кивает на своих приятелей.

– Когда меня станет интересовать ваше мнение, я напишу вам об этом.

Араб радостно оскалился:

– Луи!

Крепкий негр, который, как ему казалось, незаметно подошёл сзади, просунул руки Сергею под мышки и сцепил пальцы рук у него на шее. Типа зафиксировал. Араб демонстративно вытащил из кармана перчатки и натянул на руки.

– Чтобы костяшки не ссадить. Мы будем учить тебя слушаться, Снежок.

Удар каблуком левой ноги в подъём стопы сопящему в ухо негру. Подшаг левой ногой в сторону и назад, потом движение бёдрами, и правая нога выносится за ноги довольно сильного, но неповоротливого Луи. Араб, замахиваясь, бросается к тебе, но вы с Луи уже падаете назад, причем негр падает на кафельный пол, а ты – на него. Удар араба приходится в пустоту.

Кувырок назад, выход в стойку. Хмырь в перчатках по инерции делает шаг вперёд, негр стонет на полу, остальные ещё ничего не поняли и хлопают глазами.

Шаг навстречу, нырок под летящий в лицо кулак – и встречный удар в печень противника. Он падает, и ты успеваешь пнуть его в голову раньше, чем бросаются в драку оставшиеся шесть. Идиоты. Через десять минут ты строишь всех шестерых у стены с писсуарами. Первая пара со стонами и скрипами пытается отодрать себя от кафеля.