Константин Седов - Лес проснулся [СИ. Оптимизированная обложка]

Очень хотелось пить. Недалеко от костра стояла какая-то посудина и однажды первобытный художник подошел и высоко задрав голову пил из нее.

Жажда стала невыносимой, и я не выдержал.

— Эй! — голос у меня был хриплый. А в гулкой тишине пещеры показался чужим.

Ребенок быстро оглянулся на зов и посмотрел на меня.

— Пить, — попросил я.

Он не реагировал и продолжал молча смотреть.

— Пить, — повторил я и указал головой на посудину.

Художник встал, подошел к ведру и показав на него, что-то прорычал. Непонятное, но с вопросительной интонацией.

— Да, да. Пить хочу. Дай воды.

Он без эмоций кивнул, поставил ведро перед собой и встал над ним, сложив руки на паху. Зажурчало.

Скотина.

Он подошел ко мне с ведром и протянул.

Я отвернулся. На меня полилось теплое. Поганец захихикал.

Зато теперь я знаю, что он пацан.

— Сука! — кажется я противоречу сам себе.

Он меня, конечно не понял, но интонации было достаточно. Поставил ведро на место и поднял камень с пола пещеры. Я не мог понять, что он собирается делать пока камень не прилетел мне в лицо. Разбил губу, но зубы целы. Это хорошо, так как стоматолога на планете нет. Хотя мне он уже, кажется не понадобится. Странно почему сразу не убили? Наверное, я им интересен так же, как и они мне. Интересен и непонятен.

Пацан не успокоился и бросил следующий камень. Маленькая меткая сволочь. Синяк под глазом будет.

Первобытный художник забыл о своей любви к искусству и нашел себе новое развлечение. Снова подобрал камень.

Я попытался прижать лицо к земле, но помогло это не очень, теперь камень прилетел в ухо.

Больно. И бесит собственная беспомощность.

Позади послышалось требовательное рычание. Судя по стуку пацан бросил камень на каменистую землю.

Я поднял голову, чтобы посмотреть, но ничего не увидел. Только услышал, как кто-то подошел сзади, меня снова схватили за ноги и потащили. Без того расцарапанное и битое лицо собирало щебень с пола пещеры.

Меня вытащили наружу, где вовсю уже светило солнце. После полумрака пещеры оно слепило, я жмурился, но смог разглядеть косматую толпу. Она негромко голосила, собравшись на чем-то вроде импровизированной, засыпанной песком, площади.

Меня поставили на ноги, я снова увидел рога и зубы. Проморгался, чтобы приглядеться получше.

Существо передо мной засопело, схватило себя за голову и рывком содрало с нее волчий череп с оленьими рогами.

Низкий скошенный лоб, глубоко посаженные глаза и выступающие надбровные дуги. На меня внимательно смотрело человеческое лицо. Самый обычный человек, хоть и со звероподобным взглядом.

Массивная, заросшая волосам (волосами, не шерстью!) ладонь держала мое лицо и вертела его в стороны, рассматривая. Пока вертела, дала и мне возможность разглядеть окружающих. Это все-таки были не люди в земном понимании, но очень похожи. Если бы была необходимость назвать самое главное отличие от нас, я бы назвал челюсти. Массивные, тяжелые. Нижняя выдается вперед.

— Инда макай! — сказал державший меня звероподобный абориген, — макай чжари гхара.

Это он не мне, а куда-то в сторону, продолжая с интересом меня рассматривать.

Вокруг было множество этих ребят. Не меньше сотни. Некоторые сняли шлемы, будто чтобы я мог убедится, что все они люди, а не только тот, что держал меня. Черепа они носили как шапки — волчьи, медвежьи, тигриные. К некоторым прикреплены рога. У большинства будто коровьи, что странно, так как коров я здесь не встречал. Группа мужиков постарше, с надменностью в глазах носили вычурные пятнистые шкуры. На их черепах-шлемах красовались рога оленьи.

Сначала мне показалось, что они просто кутались в шкуры, но приглядевшись, убедился, что это именно одежда, пусть и грубая.

Женщины и дети наличествовали, но стояли позади, поэтому я не мог их толком разглядеть. Эти черепов не носили.

Впрочем, через мгновение у меня появилась возможность разглядеть одну из них. С воем и плачем из толпы выскочила низкорослая баба с вислыми щеками. Что-то с ненавистью крича вцепилась мне в волосы.

Державший меня абориген поморщился и оттолкнул ее. Она улетела в сторону с прядью моих волос в руках. Продолжая голосить, переваливаясь как утка подбежала к одному из соплеменников лежавшему у стены на куче сухой травы. Бухнулась на колени и стала раскачиваться.

У лежащего распухло и посинело бедро. Огнестрел. Это один из тех, кто ко мне ночью приходил. Да он пацан совсем! Лет шестнадцать. Но крепкий. Широкогрудый, плечистый. Сейчас бледный, тяжело дышит и на героя не похож. Дробь или пуля, скорее всего, внутри остались. Антибиотиков здесь нет, сепсис уже начался. Не выживет.

Интересно где второй? Которому я черепушку пробил. Теперь как понимаю, не его, а звериную, что как шлем надета была.

Звероподобный о чем-то спросил меня. Речь отрывистая, будто лай. Отвечать было нечего, я промолчал. Он повторил и встряхнул меня как куклу.

— Да не понимаю я, отвали! — огрызнулся я.

На его лице отразилось изумление. Он опять что-то спросил. Не зло, удивленно.

— Мой твоя не понимай, Чингачгук хренов! — ответил я.

Абориген с удивлением трогал мою одежду, подергал за ремень, остановил ладонь на бедре, где прикреплен нож. Обыскать меня, пока я был в отключке, видимо не удосужились, или обыскали поверхностно, а не как учил прапорщик Чемерис, способный обнаружить на теле противника такие отверстия о которых тот сам не подозревал. Или проделать их. Поэтому небольшой нож все еще находился в подвязе. Воспользоваться им я не мог, связали меня на совесть.

Звероподобный достал нож осмотрел, глаза его расширились. Он проверил остроту лезвия, порезался, радостно вскрикнул.

— Чада кат! Кат карияга!!

Да какая «карияга». Ничего особенного, обычный охотничий «Ёрш», я им упаковки с готовыми обедами вскрываю, да колья затачивал, когда делянку ставил. Даже сталь простая нержавейка, но для них надо полагать, и это драгоценность.

Он поднял повыше, чтобы все его увидели, затем продемонстрировал остроту ножа остальным. На мне. Глубоко порезав плечо и грудь. Я взвыл.

Подошел один из пятнистых с оленьими рогами на шлеме, что-то спросил. Звероподобный кивнул и ткнул ножом мне плечо, поясняя. Подушке с иголками уделили бы больше внимания. Я заскрипел зубами, стараясь не орать.

— Инда макай, — снова сказал звероподобный в сторону, — макай кола матудиа чхи.

— Будь здоров, — зло выплюнул я.

Он меня не слушал. Долго и пристально изучал татуировку на другом плече, кулак на фоне ракеты. Хмыкнул, оттолкнул, и я, по-прежнему связанный, упал на землю. Ко мне подошли несколько человек и стали с интересом рассматривать. В основном женщины и дети.