Дмитрий Старицкий - Горец. Кровь и почва

– Граф, – позвал я его, когда сам вошел в город со своей охраной и инженерами, тащившими за мной полевой телефонный кабель, – я вижу, вы уже искупили свою вину кровью. Можете подходить за реабилитацией, когда я тут где-нибудь устроюсь.

– Если вы позволите, барон, то я останусь со своими штрафниками до конца, – возразил он. – Дело чести.

– Если вы так ставите вопрос, то я ничего не имею против, – ответил, глядя на этого аристократа с уважением. – Даже отмечу такое ваше поведение перед его величеством.

Глаза бывшего гвардейского подполковника обрадованно сверкнули. Смысл и радость гвардейской службы: быть отмеченным самим императором.

– Много потерь? – продолжил я его расспрашивать.

– Треть где-то, господин командор. Двадцать два фельдъюнкера. В основном погибли в рукопашной при захвате батареи.

Надо же… Я почему-то посчитал, что он в два раза больше подчиненных в бою положит. Не меньше половины роты. Обманчив бывает внешний вид.

– Но я должен признаться, барон, что ваши бронеходы – это страшное оружие, – продолжил граф. – Нечеловеческое. Если бы я не был на вашей стороне в этом бою, то, наверное, позорно бежал бы сам с поля боя, – признался он как бы нехотя.

– То ли еще будет… – вздохнул я, припомнив кино про ядерный взрыв на Тоцком полигоне, которое нам крутили в армии. – Техника в наше время меняется молниеносно. Если позволите, граф, дам вам один совет…

– С удовольствием выслушаю его. – Действительно, по лицу видно, что проявил заинтересованность.

– Вы храбро сегодня сражались, граф. Сразу скажу, наград за сегодняшний бой не будет. Какие награды могут быть в братоубийственной бойне? Но когда император будет возвращать вам прежние чины, то проситесь сразу перевести вас в армию, пока война официально не закончилась. Сами понимаете, что императорскую гвардию после такого мятежа ожидают перетряски да массовые чистки с отставками. Возможно, даже «с позором». А так вы безболезненно выйдете в войска генералом. Получите под командование бригаду или отдельный полк. Ранг вам позволяет. Но это так… Между нами.

– Благодарю вас за совет, барон. Он действительно ценный. А что будет теперь в стране?

На его лице нарисовалась неподдельная заинтересованность.

– В империи продолжится гражданская реформа покойного императора Отония, – ответил я. – Она прогрессивна. Нет у империи иного пути, как переходить на индустриальный уклад хозяйствования. Феодализм – это родимое пятно прошлого, тянущего нас вниз. Сохраним феодализм – проиграем экономическое соревнование другим великим державам. Тогда нас раздавят и растащат по мелким лимитрофам. Мы и эту войну против всего мира, если можно так выразиться, еле-еле вытянули благодаря индустриальному рывку и превосходству в технике. Но этого мало. Сегодняшний мятеж гвардии по большому счету это попытка возврата к феодализму. Потому как доходы от традиционного сельского хозяйства если и не упали, то стали бледно выглядеть по сравнению с доходами фабрикантов и купцов. А это обидно тем, кто еще крепостное право помнит если не сам, то по рассказам родителей. И даже не в доходах основная обида, а в том, что шапки перед ними перестали ломать и спины гнуть. И в глаза смотрят дерзко.

– Вам проще, господин командор. У вас в Реции крепостного права не было никогда, – вздохнул граф Гримфорт. – А у нас в великом герцогстве все так запутано…

– Кстати, граф, вы же местный… – Я дождался его кивка и продолжил: – Не подскажете особнячок средней просторности, который можно временно реквизировать под мой штаб? Чтоб дворик был, флигеля и конюшни. И особо не бросался в глаза роскошеством. И чтобы мой бронеход нормально разместился бы во дворе, ничего не ломая.

Штурмовики зачищали квартал за кварталом, вытаскивая зашхерившихся [4] Зашхериться – спрятаться в шхеры ( сленг , изначально морской). гвардейцев из, казалось бы, невозможных для укрытия человека шхер, щелей и дырок. Передавали их идущим следом трофейным командам. Пленные не сопротивлялись. Большинство в пылу бегства и оружие-то растеряли.

Всего пару раз нам в городе оказали сопротивление.

Один раз мушкетерский лейтенант, которого застали отчаянно стучащимся в дверь неказистого двухэтажного дома в глубине квартала. Когда он понял, что туда его не пустят, а штурмовики уже за спиной, развернулся, выхватил саблю и бросился на штурмовую группу с диким криком.

– Ненавижу! – отразилось эхом от стен узкого переулка.

Согласно инструкции, никто с ним в единоборство вступать не стал. Полоснули из автомата очередью поперек груди, и всё. Револьвер у него был, но из пустых камор барабана только воняло тухлыми яйцами. Вот так вот «с голой пяткой да на красного командира»…

Второй раз пришлось вести бой с опомнившимися мушкетерами, которые забаррикадировались с пулеметом в тесном тупиковом переулке и решили, видимо, как можно дороже продать свою шкуру.

Первыми на них напоролись наши трофейщики с летальным для себя исходом. Мушкетеры сразу скосили из пулемета семь человек. Двое оставшиеся в живых саперов побежали за подмогой.

Затем пришлось гвардейцев осторожно выкуривать, потому как основу баррикады составляли две пулеметные двуколки, на которых перевозилось кроме самого пулемета системы «Лозе» четыре тысячи патронов к нему. В лентах уже.

Отбивались они грамотно – экономя патроны, но когда было необходимо, то и длинными очередями угощали, не подпуская к себе никого на гранатный бросок.

Пытались подогнать «артштурм» и смести их баррикаду, но он по ширине еле пролезал в этот кривоколенный переулок, да и то – только до первого поворота. По этой же причине не было возможности ни гаубицу применить, ни миномет.

И снайперу же просто негде было себе устроить позицию в этом каменном мешке.

Переговоры ничего не дали, разве что позволили приблизительно определить численность сопротивляющихся. Впрочем, в парламентеров никто из гвардейцев не стрелял. Но и переговоров они с нами долгих не вели. Нет… и всё.

Добежали до меня бойцы с вечным вопросом: «Что делать?» Пыл схватки уже угас. Никто из штурмовиков не хотел лишней крови. Ни своей, ни чужой.

Послал еще одного парламентера. Тот выкрикнул в рупор, что я, Кровавый Кобчик, даю им полчаса на размышление, а потом сотворю с ними «кровавую тризну». В ответ услышали только мат и хвастовство, что они не царцы, чтобы дать себя резать ножиками тупым диким горцам-овцедрюкам.

Зря они это сказали. Горцы обиделись.

Среди рецких штурмовиков нашлось четверо хороших скалолазов. Они, отобрав на соседней улице у связистов костыли для прокладки телефонного кабеля по фасадам домов, поднялись на крышу. По крышам же и прошли до этого тупика с упертыми мушкетерами. Просто и непритязательно забросали их сверху ручными гранатами. Каждый из этих альпинистов взял с собой по десятку «колотушек». Этого хватило с избытком. Двадцати мушкетеров с тремя офицерами больше не стало среди дышащих.