Дмитрий Старицкий - Горец. Кровь и почва

– Вы имеете выходы в эти сферы?

– Вам чем-то надо помочь?

– Помогите своему сыну, не мне. С тех пор как мой муж пропал без вести на фронте, нам перестали перечислять часть его денежного содержания по аттестату. А пенсия положена по потере кормильца, только если доказано, что офицер погиб. Тортфорты отказались мне в этом помогать. Мы вообще не любим друг друга с родней мужа.

– Ваш муж, баронесса, жив. Он в плену, – сообщил я ей, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушней.

– Какая жалость! – воскликнула женщина. – Я так надеялась, что он наконец-то сломал себе шею.

– О какой сумме идет речь?

Она сдвинула брови.

– Три-четыре, может, пять золотых в месяц. Я понимаю, что деньги невеликие, но в нашем стесненном положении и они не лишние. Муж все промотал. И свое состояние, и мое. Через несколько лет я смогу отдать сына в Пажеский корпус на казенный кошт. Тогда можно будет продать этот дом, мой родовой, как урожденной графини Зинзельфорт, и купить себе что-либо поскромнее в пригороде, а то и в другом городе. Гоблинце, к примеру. Или вообще уехать к теплым морям в отвоеванный у Винетии Риест. Я не люблю зиму. Мне постоянно хочется тепла.

– Вы покажете мне своего сына?

– Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь… Идемте. Его спаленка на третьем этаже. – Она встала из-за стола.

Все такая же стройная, прямая, тонкая…

В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Смерть девкам. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.

– Убедился? – шепнула баронесса. – Пошли. А то разбудим.

Едва мы вышли из детской, как в коридоре женщина неожиданно, но вполне ожидаемо впилась своим ртом в мои губы пиявочкой, одновременно подталкивая меня в свою временную спальню дальше по коридору. Ее спальню на втором этаже, как оказалось, отвели для моих покоев.

– О, мой герой, – простонала она уже в будуаре, захлопывая за нами дверь ногой.

Накрылся отдых. Если женщина хочет – мужчина обязан.

Генерал-адъютант Молас метался по кабинету из угла в угол рассерженным тигром. Наконец остановился передо мной, резко выдохнул и заявил:

– Я отстраняю тебя, Савва, от дальнейшего участия в операции.

– Операция по принуждению к миру уже закончилась, экселенц, – напомнил я. – Мои части соединились с войсками фельдмаршала на вокзале. Мятеж подавлен. Гвардия приведена в повиновение, разоружена и сидит в казармах под охраной.

– Мятеж подавлен, – согласился со мной Молас, – а вот его корни ты сам очень неаккуратно обрубил. Какая была надобность расстреливать всех Тортфортов разом? Да еще у стены вокзала? Напоказ. Из пулемета!

– Чтобы больше бунтовать было неповадно, – огрызнулся я. – Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, которые не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.

– Услужливый дурак опаснее врага, Савва. – Глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок. – И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как выявлять их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе?

На этот наезд я заранее знал, что ответить.

– Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту, я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю: слуги и денщики часто видят больше хозяев.

– Не учи отца! И баста! – повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так, что подскочил тяжелый чернильный прибор.

– Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, – не обратил я внимания на вспышку генеральского гнева, – то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас Кровавым Кобчиком, теперь вы можете поработать с ними добрым дядюшкой, попутно пугая мною несговорчивых.

– И какую награду ты себе за это хочешь?

– В гражданской войне, экселенц, награды неуместны, – отрезал я.

– Ты действительно так думаешь? – поднял генерал брови.

– Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню? Вы видели «гвардейский фарш» на шоссе?

Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.

– Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем? Фарш невозможно прокрутить назад.

– М-да… – Молас обогнул стол и сел в рабочее кресло, поправив бронзовый чернильный прибор на столе. – Что еще я мог услышать от изобретателя кухонной мясорубки?

– Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, экселенц. Это модно сейчас у интеллигенции.

Чувствовал я себя предельно уставшим. Ночь не спать. Причем не спать очень активно. С рассвета до обеда воевать в первых рядах. Причем воевать без приказа сверху. Не говорить же Моласу, что таким образом я обезопасил своего сына. Ну, как мог. Мне бы еще барончика – мужа матери моего сына придушить для полного счастья, но он далеко – в плену у республиканцев. Руки у меня коротки.

– Итак, констатируем, что клана Тортфортов больше в империи не существует. – Генерал сломал в пальцах карандаш с досады.

– Не совсем так, экселенц. Барон Тортфорт сдался в плен республиканцам, убив своего денщика, дал врагу подробные показания и тем чуть не сорвал нам решающее наступление по прорыву позиционного тупика на Западном фронте. И вряд ли я унасекомил всех Тортфортов в империи. Только тех, кто мне под руку попался. А жаль. Зловредная семейка.

– Что ты с ними сделал? – переспросил генерал-адъютант.

– Извел, как вредных насекомых, – пояснил я.

Молас помолчал немного. Потом закурил.

– Чего ты на самом деле хочешь? – наконец спросил он меня о том, что его волновало. – Скажи честно, Савва.

Я честно и ответил:

– Работать хочу. Авиацию развивать. И не хочу участвовать в ваших дворцовых интригах. И я устал от крови, экселенц. Честно.

– Иди пока, Савва, – устало махнул рукой Молас. – Твою судьбу решит император.

Я вышел из кабинета императорского генерал-адъютанта кордегардии и широко улыбнулся. У меня получилось. Скоро уеду домой.

– Вы так выглядите, командор, словно вас только что произвели в генералы, – с легким подхалимажем завистливо произнес майор Сувалки.

– Должен вас огорчить, майор. Наград за подавление мятежа не будет. Мне так кажется.