Дмитрий Старицкий - Горец. Кровь и почва

– Вальд… – протянул Штур, словно пробуя это имя на вкус. – Не глянулся он мне. Может, он и хороший генерал, но не орел, – выдал начальник генштаба свое заключение. – Слишком чинопочитателен. Ладно. Время. Я побежал. А вы тут чтобы в полной готовности. А про твою авиацию потом поговорим.

Штур сел в коляску, около которой его ожидали адъютант с ординарцем, и покатил к коробочкам кавалерии.

Не успело затихнуть клацанье подков по брусчатке, как рядом материализовался Вальд.

– Савва, я всегда знал, что ты настоящий друг. Такой подвод дорогого стоит. Как он как начальник?

– Сложный, но работать с ним можно, – ответил я. – По крайней мере, не самодур. И новшества хорошо воспринимает. Инженер все же.

Прошла техника на параде хорошо. Не сказать, что как на Красной площади «по ниточке», но годно. Не зря я мехводов гонял как сидоровых коз.

Стоящие на временной, задрапированной тканью патриотических цветов трибуне гости императора впечатлились. Особые восторги вызывал у окружающих дипломатический корпус. Но даже те из наших, кто увидел бронеходы вживую только сегодня, делали вид, что для них эта картинка привычная – понты дороже денег, но выглядели ошарашенно.

Я уже не говорю о простой публике – та просто ревела от восторга лицезрения имперской мощи. Больше нас восторгов досталось только дирижаблям.

Потом был званый пир во дворце Старого города, на который из всей броненосной артиллерии пригласили только меня и Вальда.

Попав в этот дворец, я понял, почему Бисер так заботился о сохранности его интерьеров. Если что и может их переплюнуть, то дворцы старого Петербурга – Аничков, Зимний, дворец Юсуповых… И то не каждая комната.

Обеденный зал был огромен. Столы стояли в три ряда. Не ожидал я, что у императора будет такая куча нахлебников. В Будвице при дворе ольмюцкого короля все было устроено намного скромнее, хотя интерьеры выглядели не хуже.

Прежде чем приступили к еде, огласили указ об учреждении памятной медали «Победителю в Великой войне». Для фронтовиков в серебре. Для остальных военнослужащих – в светлой бронзе. Но награждена будет ею вся имперская армия и гвардии электоров, потому что победу ковали не только на фронте, но и в тылу. Поэтому такая же медаль в бронзе будет выдана всем железнодорожникам и фабрикантам, работавшим на армию. Только вот рисунок на них будет другой. На одной паровоз, на другой – коптящие трубы заводов. Отдельная медаль будет для врачей и сестер милосердия госпиталей и санитарных поездов, но ротные санинструкторы и полковые фельдшеры получат армейские медали.

– А вот за победу над гвардейским мятежом наград не будет, – завершил император свою речь. – Ибо я одинаково скорблю обо всех павших в нем моих подданных, и верных мне, и заблуждавшихся. Все они наши люди. Мое царствование началось с крови, которой я не желал. В том числе и моей. Надеюсь, что больше таких трагических событий в империи не будет. А теперь выпьем за единство империи и всех народов, ее населяющих. Вместе мы непобедимы! История это уже подтвердила.

Я все хорошо слышал, так как сидел почти рядом с Бисером среди остальных членов ЧК.

Вальда посадили в самом конце правого стола, с генералами, но после придворных. Тут в рассадке за столами существует давно уже устоявшаяся иерархия. В зависимости от близости к трону, а не от заслуг перед империей.

Ремидий сидел по правую руку от императора на инвалидной коляске, которую наконец-то для него сделали. С алюминием ничего не получилось… Точнее, получилось, но выглядело непрезентабельно. Мастера по своей инициативе смастерили коляску из ценных пород дерева с инкрустацией позолоченной бронзой. Сиденье и спинка коляски кожаные, набитые прочесанным конским волосом, а на колеса поставили латунные обода для рук. Герцог довольно быстро научился ею управлять. И был очень доволен своей хоть и ограниченной, но мобильностью.

Я подумал, что в загородном дворце Втуца придется пандусы строить. Проблема – как их вписать в законченный интерьер? Кому эту работу поручить?

Потом были тосты, инициированные Бисером. За Аршфорта, за Бьеркфорта, за Дзиньфорта, за… кучу чем-либо отличившихся генералов. Меня поднимали дважды – вместе в Вальдом и вместе с Плотто и Тоном. Длинно тостовали… Даже за отсутствующего Вахрумку был тост.

После тоста за здравие императора Бисер покинул зал.

В голове шумело от великолепного вина императорских подвалов. Смотрел я на эту толпу, роящуюся у подножия трона, ловящую краткий миг милости монарха, и все сильнее мне хотелось домой, в горы. Потому как за вожделенный краткий миг милости это стадо бизонов затопчет любого у себя на пути и не заметит.

– У тебя есть где нормально переночевать в городе? – подкатил ко мне на коляске Ремидий.

От неожиданности я даже дернулся.

– У меня тут дом в столице. Устрою вас в лучшем виде, – заверил я сюзерена и названого отца.

Естественно. Отдам герцогу большую спальню, а сам с баронессой высплюсь на третьем этаже. Там кровать не такая широкая, но нам места хватит.

– Тогда поехали отсюда, я что-то устал, – заявил Ремидий тоном, не терпящим возражений.

Я встал из-за стола, бросил салфетку на приборы и покатил коляску с герцогом к выходу.

Вслед за нами вышли из зала Аршфорт, Штур и Бьеркфорт.

– Савва, ты сегодня принимаешь? – спросил Штур.

– Если герцог позволит, – ответил я.

– Позволю, обязательно позволю, – отозвался Ремидий. – Надоело мне в госпитальной палате. Хоть нормально с людьми пообщаюсь. А где Молас?

– Как всегда, с Бисером, – пожал плечами Аршфорт.

– Ваша светлость, – вкрадчиво напомнил Штур, – а если вам потребуется медицинская помощь?

– На этот случай у меня дома есть обученная сестра милосердия с санитарного поезда, – заверил всех я.

И все ждал, когда выйдет Плотто и присоединится к нашей компании.

Не вышел.

Итак, расклад среди победителей уже вырисовывается. Самостоятельными силами имперского послевоенного политикума следует признать армию, разведку, придворную камарилью и крупных фабрикантов. И каждая из этих группировок желает напрямую замыкаться на императора.

Есть еще воздухоплаватели и морской флот как непосредственно стоящие на службе монарха, не входящие в сферу подчинения имперского генштаба. Но эти в политику не лезут и тем представляют собой темных лошадок в этих честолюбивых бегах.

Морской флот, как всегда, был вне политики. Традиция такая. Вероятно, оттого что служили они всегда далеко от столицы с ее вечными интригами. Как только моряки получили манифест о том, что император после покушения остался жив, так срочно командующие флотами прислали телеграммы с выражением полного верноподданничества.