Дмитрий Старицкий - Горец. Кровь и почва

А сам сел думу думать. Что теперь делать с таким живым грузом в боевой обстановке?

– Что, командир, жена пришла свой хутор отбивать? – спросил подползший командир звена штурмовиков.

– Именно. Не знаю, что на нее нашло?

– Как что? Кровь велела, – убежденно ответил капрал.

– Почему тогда ее братья не пришли?

– Братья ее четко выполняют приказ старшего в роду – твой. А жена имеет право на свое мнение в таком вопросе, – просветил капрал.

Сколько вот живу среди горцев, а так до конца их и не знаю.

– Сколько врагов осталось?

– Десяток-полтора. Не больше. Главное, командир, чтобы нам патронов хватило. Тогда всех здесь положим.

– Это наши горы. Чужакам они не помогают, – ответил я.

– Вот именно, командир. Правильно сказано.

Звонко хлестанул по ушам выстрел из винтовки снайпера.

– О! – улыбнулся капрал. – Еще минус один. Прорвемся.

Через два с половиной часа все собрались у водопада. Ну как все – разведка еще не подошла. Пока их ждали, сварили ужин на маленьком бездымном костерке в ямке. Бульон из пемикана с лапшой. Не шибко вкусно, зато питательно. Для Мити жена не забыла что-то положить в свой ранец.

Вернулась разведка, когда уже начало темнеть. Доложилась:

– Командир, находники все ушли на хутор. Ночевать, скорее всего, будут там. Их девять человек осталось.

Их девять, нас пять, не считая жены с сыном. Не лучший расклад. Тем более враги показали, что воевать они умеют.

Принял, насколько мог, торжественную позу.

– Бойцы, благодарю за службу. Первая задача – сбросить врагов с хвоста каравана герцога – выполнена вами успешно. На завтра нам надо увести их в сторону. Вон туда, – махнул рукой в гору. – Теперь всем спать. Дежурство по очереди. Капрал, распорядись.

И заснул как убитый. Жутко устал.

Наутро ушли в гору на плато. Оторвались всего на четыре часа. Потом пришлось делать засады.

Враги со свежими силами, подобрав все трофеи, в том числе и с хутора, стреляли чаще. И точнее.

На плато с сумрачным лесом вышли только я с семьей и Ягр. Остальные полегли, забрав с собой минимум по одному врагу. Патронов у нас почти не осталось, но мы упорно тащили с собой тяжеленные пулеметы.

Потом и Ягр вдруг осел на ярко-зеленый мох.

– Извини, командир, что не выполнил до конца свой долг, – запузырил он яркой кровью на губах. – Шаль ко мне домой не носи: умерла моя мать этим летом.

Сумрачное небо, прорывающееся сквозь густые ветви, остановилось в его глазах.

– Видишь, к чему привело твое непослушание, – упрекнул я жену. – Все погибли, защищая тебя, вместо того чтобы отступать по правилам. Какие ребята были! Какие бойцы!

– Нам лучше отсюда уйти, – сказала жена, не отвечая на мои упреки.

Снял диск с пулемета Ягра, выщелкнул из него оставшиеся патроны, а сам пулемет утопил в ручье. Диск забрал с собой. Чтобы враг не мог этим оружием воспользоваться.

И аля-улю козочками по горам.

Дважды еще пришлось устраивать пулеметные засады. Элике запретил стрелять – у нее патроны охотничьи на дымном порохе. Демаскируют.

Когда вышли на заветную поляну, облегченно вздохнул. Пришли. Там нас не догонят.

Но тут раздался рассерженный крик:

– Стой, Кобчик! Стой! Не уйдешь от меня, проклятый байстрюк герцогский. Отвечай, где мой сын?

Господи, отвяжется ли когда-нибудь от меня этот барон?

Бывший майор Тортфорт, тяжело дыша, стоял один, без сопровождения. Неужели мы с Эликой умудрились всех оставшихся покоцать? Или они отстали от него? Барон держал в руках ППГ, явно затрофеенный у моих павших бойцов, направив его на нас. На нем была надета серо-голубоватая шинель республиканского солдата без погон. А беретку он где-то потерял по дороге.

Я машинально нажал на спуск пулемета, но верный надежный «гочкиз» только клацнул ударником – патроны кончились.

И я просто-напросто швырнул в Тортфорта тяжеленной железякой.

Не добросил.

А жаль.

– Зачем тебе сын? Тебя все равно повесят за измену, – крикнул я ему, задвигая за спину Элику и Митю. – А так хоть один Тортфорт останется на развод. Но уже как рецкий дворянин.

– Ненавижу! – заорал Тортфорт и поднял автомат.

Что-то перестал мне нравиться этот глобус.

Громкий металлический щелчок показал, что и у врага тоже кончились патроны. Уфф!.. Это ж какая эйфория сразу окутала всего меня.

– Стой там, где стоишь, если жить хочешь, бывший майор, – крикнул я и достал из кобуры «миротворец», передернул затвор, одновременно подталкивая спиной своих присных, вдавливая их в поляну меж деревьев с метками, которые я оставил, когда попал в здешний мир. Не забывал при этом Тортфорта держать на мушке.

Тортфорт тут же бросил свой автомат в снег. Не герой. Правильно от него Илгэ детей не хотела.

Что ж… Надо попробовать…

Вряд ли Тортфорт тут один. Подозреваю, что другие, жаждущие нашей крови, просто отстали.

Я взял на сгиб левой руки Митю, продолжая целиться в Тортфорта, хотя попасть в него с того расстояния, что нас разделяло, даже из «миротворца» весьма проблематично.

– Элика, встань передо мной и прижмись ко мне, – попросил я, когда мы оказались ровно между тремя метками на стволах треугольником по краю поляны.

Руку с пистолетом, направленным на Тортфорта, я положил жене на плечо.

– А теперь мы, закрыв глаза, резко садимся на корточки, – выдал инструкцию.

– И что будет? – откликнулась Элика.

– Если все срастется, то спасемся, – усмехнулся я в ответ.

– Мы попадем в твой мир ушедших богов? – спросила жена с невнятной надеждой.

– Да, – ответил я, хотя не был на сто процентов в этом уверен. – И… на счет три. Присели. Раз…

Глаза Тортфорта были как у волка, который в кустах какает. Он умудрился, пока я разговаривал с женой, вдвое сократить расстояние между нами. И я, прежде чем присесть, в него выстрелил.

Ненавижу гада.

– Получилось, значит, – протянул я по-русски, озираясь на стоящие окрест нас зрелые березы сталинской еще посадки по проекту «Преобразования природы». Голые ветки на фоне рыхлого снега напоминали японские гравюры. Ноябрь где-то. Или март. Только уже или еще – не понять. Снег вокруг, но нехолодно. Так… плюс-минус ноль.

– И никаких Тортфортов, – усмехнулся грустно. И непонятно было: попал я в него или не попал. Его удача…

Есть такой старый анекдот. Чемпион по пулевой стрельбе стоит у памятника Пушкину и недоумевает: «Как же так… Несправедливый мир. Попал-то Дантес, а памятник стоит Пушкину?»

– Что ты говоришь? – переспросила Элика по-рецки.

Я и не заметил, что бормочу все это себе под нос. По-русски. Причем не отводя ствола от того места, на котором мы проявились. Вдруг Тортфорт сдуру рванет за нами?

– Здравствуй, мир ушедших богов, будь он неладен, – перешел и я на рецкую мову. – Ну что ж, давно тебя надо познакомить с моей мамой, – поцеловал я жену в нос. – Пойдем-ка, милая, в сторонку от этого места, а то засосет, не дай бог, еще обратно под пули.