Николай Басов - Неуязвимых не существует

– Если перебьешь клеймо, поменяешь номера на чистые, дам пятихатник сверху.

Торговец, неулыбчивый небритый коротышка, заглянул мне в глаза, понял, что это все, на что я соглашусь, и вздохнул:

– Идет. Только когда попадешься, скажешь, что поменял номера у бомжей на Южном рынке.

Получив в свое распоряжение такую мощную машину, о которой мечтали все пятнадцатилетние мальчишки чуть не всех цивилизованных стран, я как следует покружил по городу. Мне следовало к ней приспособиться, понять маленькие хитрости управления, которыми эта машина отличалась от остальных. Главная из них заключалась в том, что тут не было страховочной автоматики, встроенной в систему управления. Например, если бы мне перегородил дорогу самосвал, на любой другой тачке я бы застыл в паре метров от этой непреодолимой преграды. Но на новом приобретении вполне мог впаяться в препятствие со скоростью двухсот километров в час… Или проскочить в микроскопическую щель между барьером и стеной, если мне повезет ее заметить.

Кроме того, мне очень хотелось испытать свои нервы на слежку. И хотя я знал, что настоящей слежки быть еще не могло, я покатался по всем своим давно замеченным переходам, крутым мостикам, пешеходным многоуровневым тропинкам – по всем местам, где оторваться от нормального мобиля не составляло труда. Конечно, еще я покатался там, где можно было удрать от коптера, но эта трасса, по понятным причинам, в большей мере проходила по тесным, плохо освещенным и чрезвычайно разветвленным тоннелям и старым подземным дорогам, устроенным вместо первого метрополитена.

В общем, это была в высшей степени приятная прогулка. Очухался я после этого кайфа, только когда заметил, что у меня почти не осталось топлива. Как и положено для честного торговца подержанными тачками, мой пухлячок слил весь бак, оставив ровно столько, чтобы уехать от его заведения подальше.

На заправке я попросил обслужить себя здоровому, понурому детине, а сам отправился искать таксовид. Разумеется, шлем я и не пробовал снимать. Это избавляло от свидетелей, а кроме того, было вполне в духе московских байкеров, которые на предложение снять шлем и явить миру свое личико могли и стрельбу затеять.

Из таксовида я позвонил сначала в свое родное заведение, а когда услышал голос незнакомой секретарши, дал отбой и позвонил домой, на виллу. Я не мог бы сказать, чего хотел, когда звонил своим бывшим шефам. Наверное, хотел попробовать их остановить, не проливать кровь, хотел предложить не охотиться за мной. Но из этого ничего не получилось, да я и не был уверен, что это сработает. А вот домой я звонил совершенно расчетливо, надеясь, что Мелкович уже предупредил о моем появлении не только начальство, но и Валенту. И не ошибся.

Она сидела дома, и хотя на ее щеках проглядывали следы слез, хотя она была в каком-то затрапезном сарафане в голубенький цветочек, красотой и осанкой она соперничала с любой королевой. Увидев меня, она протянула руку вперед, провела по линзе и совсем по-девчоночьи разрыдалась. Кто как, а я от этого растрогался.

Хотя отлично знал, что мой фон прослушивается, что эти ее слезы записываются на видюшник и что дрожание моего голоса будет потом анализироваться нашими конторскими психологами, чтобы оценить потенциальную сопротивляемость.

Я даже не остановил Валенту, когда она принялась рассказывать, как соскучилась, и позволила своему сарафану чуть распахнуться. Наоборот, я с удовольствием посмотрел, всегда любил смотреть на нее, и она это знала. В общем, этот звонок я прервал далеко не сразу, если бы они захотели меня по нему засечь, они вполне успели бы это сделать. При желании они могли бы к этой будке выслать и группу захвата, но пока обошлось, должно быть, у них было еще слишком мало сил включено в этот поиск, а использовать стандартных полицейских, которые круглые сутки висели над городом в коптерах, вертушках и патрульных дирижаблях, они не решились.

Поэтому, когда я выехал с заправки, мне было о чем подумать, хотя, собственно, следовало только выяснить, каким калибром они решили по мне ударить. Но теперь, когда они даже не бросились на мой звонок, меня грызло нехорошее предчувствие, что калибр этот окажется самым здоровым.

И я поехал домой по знакомой до последней выбоины дороге в самом поганом настроении. Но все-таки поехал, потому что твердо решил пока не прятаться, не начинать войну, а ждать до последнего, до крайней точки, за которой уже у обеих сторон не останется выбора. Это значило, что свою вторую ночь в Москве я намеревался провести со своей женой.

И не только цветастый сарафан был тому причиной, и не год в харьковской крытке, а твердое, почти отчаянное убеждение, что, если я сделаю это, может быть, я спасу ее.

Они будут кружить около нее, рассчитывая, что я так или иначе попробую пробраться к ней. Они будут звонить ей по ночам, вламываться в квартиру, если она останется одна и Мелкович не сможет ее защитить от подобных фокусов. Даже если она попробует переехать в другую Россию, например, в Питер или куда-нибудь на черноморское побережье Южно-Русского альянса, они все равно будут следить за ней и время от времени пугать какими-нибудь каверзами.

Но я рассчитывал, пока я жив, ни у одного из наших ублюдков не поднимется рука, чтобы причинить ей серьезный вред. Потому что всегда останется возможность, что у нее есть связь со мной и я возникну из небытия, чтобы посчитаться с обидчиком. А моей славы хватит, чтобы внушить каждому нежелание проверять такую возможность на своей шкуре.

Но как всегда, предположения следовало проверить практикой. И совсем нешуточной, без проб и дублей, без возможности в чем-либо крупно ошибиться. И с настоятельной необходимостью остаться в живых. Хотя бы для того, чтобы охранять Валенту.

На всех были шлемы ментальной маскировки. Закрытые конструкции, с сильными стереонаушниками, переговорником, радаром и голографической картой, создаваемой в квазиобъеме переднего вида, для любого телепата она закрывала почти все частоты головного мозга. Штука навороченная, но ментальную активность взрослого, бодрствующего человека очень легко не подавишь.

Это позволило бы им и на этот раз уйти от моего наблюдения, если бы я просто положился на телепатический осмотр местности или «просеял» ее по площадям, как искал Джина в Горьком парке. Но я не пожалел времени, чтобы, валяясь в декоративном стогу одного из дальних соседей нашего коттеджного поселка, где каждый в своем дворе сотворил кучу разных развлекательных штуковин, узкими пучками обследовать всю округу, сектор за сектором, выцеливая их самую уязвимую ловушку для меня – дальнего снайпера.