Петер Фехервари - Инфернальный реквием

Большинству людей вояж грозит только расстройством желудка и избыточной порцией дурных снов, но в редких случаях иллюзии покидают сознание человека и обретают форму, становясь осязаемыми очернителями его души. Встретить их – одновременно благословение и проклятие, ведь нет более честной проверки веры, чем посмотреть в зеркало тусклое, как нет и большей опасности для тех, кто не справится с ней. Переправа суть Море Душ в малом масштабе, и от его нечестивости ты защитишься, только если обратишь свою непорочность в броню.

Минувшей ночью я заглянула в глубины зеркала моей души. О том, что я увидела себя настоящуютам, напишу, когда мне хватит духу поразмыслить о тех событиях и разгадать их значение. Пока же могу сказать только, что Исход взыскал плату, однако мне неведомо, какую мзду я уплатила и прошла ли испытание. Сейчас хочется не думать об этом. А большего. Гораздо большего!

Асената отложила перо, которое тут же соскользнуло со стола, но не наклонилась за ним. Сегодня она писала обычным запасным инструментом, одним из многих, взятых ею в странствие. Реликвия, подаренная канониссой Сангхатой, пропала – исчезла, когда Гиад потеряла сознание на лестнице, искаженной варпом. Но, честно говоря, по-настоящему она утратила артефакт еще раньше, когда его необратимо запятнала скверна.

– Возможно, кровь в футляре была просто иллюзией, – прошептала Асената, не в силах решить, становится от этого потеря реликвии более или менее страшной. Что, если все случившееся в шторм было миражом? Важен ли ответ вообще… или от него зависит все? И что…

«Отдохни, сестра».

Да, неплохая идея. После разговора со священником Гиад приковыляла в свою каюту, словно лунатик, но не справилась с могучим желанием записать пережитый кошмар. От некоторых дел нельзя увиливать.

Она невольно посмотрела на открытую страницу…

«Нет».

Асената захлопнула путевой дневник. Нет, она исполнит зарок и не позволит себе править текст. Если слова в итоге обвинят ее, так тому и быть. Гиад встала и, покачиваясь, пошла к койке. Откуда-то доносился колокольный звон, удивительно глухой и далекий, словно эхо из другого мира. Сестра подумала, не ждет ли ее там абордажник Глике.

Толанд Фейзт проснулся от бренчания рынды. Оно казалось таким же бессмысленным, как обещания будущей славы, которые сержант давал братьям, когда десантный корабль нес их на бой с резаками.

«Нас тут не должно быть», – попробовал сказать гвардеец, однако гортань не послушалась. Веки повиновались, но открыл их Толанд с таким усилием, будто выжимал собственный вес. Перед ним предстала какая-то потрескавшаяся белая гладь. Что это такое? Хотя он чувствовал, что ответ очевиден, все «очевидное» сейчас словно находилось где-то очень неблизко, вместе с прочими штуками, которые Фейзт раньше принимал как данность.

«Я умер? И это все, что есть… ну, после?»

В поле зрения солдата с жужжанием влетело черное пятно. Больше смотреть было не на что, поэтому Толанд начал следить, как оно мечется зигзагами наподобие крошечного орнитоптера, меняя направление после каждого удара колокола. Наконец клякса по спирали спустилась к гвардейцу и уселась ему на кончик носа. Сосредоточившись, Фейзт сумел отчетливо разглядеть ее.

Муха! Жирная, с торчащими острыми волосками.

Зарычав от омерзения, боец смахнул насекомое. Вернее… только захотел. Его тело уже не могло совершить ни первого, ни второго, хотя Толанд все равно продолжал стараться – просто потому, что так он был устроен и так поступал всегда. И неважно, как они поступали с ним или сколько раз утверждали, что ему кранты.

«Выживай!» – приказала Фейзту сестра Темная Звезда. Как будто он когда-нибудь занимался чем-то другим.

Муха наблюдала за его потугами непроницаемыми выпученными глазами. Они напоминали парные шары из сочлененных кристаллов, и все их грани поблескивали мерзостным зеленым светом. Толанд заметил отражения собственного лица, смотревшие на него из каждой фасетки. Сержант знал, что невозможно разглядеть нечто настолько маленькое, но все равно видел их.

«Семь сторон, – подсчитал он. – У каждой клеточки семь сторон. А у самой мухи семь ног».

Что-то здесь не так, верно?

Насекомое покрутило головой, словно на шарнире, и принялось тереть друг о друга шипастые передние лапки. Фейзт слышал, как они шуршат. Еще одна невероятность, но… какая уже разница?

«Чего ты хочешь?» – произнес Толанд у себя в воображении.

Разумеется, муха не ответила, даже головой не качнула. Да и как иначе? Она же просто мошка. Ничто. Правда, для «ничего» насекомое, чтоб его пустота взяла, подняло чертовски громкий шум, похожий на скрежет обломанных ногтей по листовому металлу. Его лапки двигались вверх и вниз, пока зубы гвардейца не залязгали им в такт. Фейзт ощутил запах этого звука – горько-сладкую вонь покойницкой с нотками вспученных могил и увядших надежд.

«Пошла прочь!»

К удивлению Толанда, муха прекратила свою адскую какофонию, но не улетела, а спустилась по носу. Сержант больше ее не видел, но через пару секунд ощутил, как насекомое щекочет его ноздри, а затем – верхнюю губу.

«Ищет проход внутрь…»

Солдат попробовал закрыть рот, но каждая ниточка между его разумом и телом была перерезана. Все лицо Фейзта казалось куском гнилой плоти.

«Созревшей для яиц мелкой твари…»

Муха уже забралась ему в рот и ползла по сухому языку к пищеводу. Толанд чувствовал каждое касание ее многочисленных лапок – его словно кололи пучком грязных шприцов. От вкуса ножек бойцу захотелось сблевать, но глотку уже не заботили желания хозяина.

– Толанд Фейзт, ты преданно служил Императору, – разобрал он. Или вспомнил, что разобрал. Может, во сне привиделось. В снах сержанта постоянно трындели о чем-то подобном.

Вынесение иллюзорного приговора продолжилось:

– Твоя служба окончена. Мир тебе.

Хотя фразочки звучали красивее, чем большинство прощальных речей, когда-либо адресованных Толанду, содержащееся в них послание он слышал уже сотню раз. И в юности, среди беспричинного насилия в Небесных ульях Тетрактиса, и в зрелости, среди организованных кровопролитий Астра Милитарум…

Ты – пожива для птичек, заморыш… Лети высоко или падай замертво, тросняк… Этот салага – лазпушечное мясо, парни… Пятнадцати часов не протянет… Ходячий мертвец… Вероятность того, что сердце пациента выдержит нагрузку, вызванную сбоем при перестройке метаболизма, составляет всего тринадцать целых и одну десятую процента…

«Ему конец!»

– Нет…

Возражение вырвалось из Фейзта со вздохом, который вытолкнул муху наружу и отдался толчками резкой боли в груди. Гвардеец обрадовался страданию: оно означало, что его тело еще живет. Больше того, Толанд снова тянул себя за ниточки. Боец сжал кулаки, радуясь простой, но драгоценной свободе движений.