Сергей Клочков - Синдром Зоны [litres]

Профессор снял очки, достал салфетку и тщательно протер стекла.

– И при этом, прошу заметить, этот аноб годами не теряет ни массы, ни насыщенности, ни каких-либо свойств. Годами, то есть все известное время наблюдений. Так-то. Но мне представляется, что все эти анобы – или, как вы их неверно называете, артефакты – не являются источниками сами, а преобразуют энергии совсем иных измерений, становясь своего рода катализаторами, которые, как в химической реакции, сами не расходуются. А вот уже эти реакции как раз лечат, убивают, меняют, обжигают, замораживают, дезинтегрируют… Но это лишь гипотеза, которая на данном этапе наших исследований не может быть ни доказана, ни опровергнута и, следовательно, научной не является. Как, впрочем, и все остальные наши теории и догадки. По большому счету, НИИАЗ в настоящее время занят не столько вопросом, что такое Зоны, а тем, как остановить или замедлить их рост, изобрести новые и, вынужден признаться, чрезвычайно доходные способы извлечь пользу из аномальных образований, а также убедительно доказать безопасность их применения.

– Да, наслышан. Птоз раковых клеток и восстановление организма при помощи «серебряного кружева». «Кварцевые монеты» в оружейных лазерах. Аномальная закалка материалов, регенерирующие сплавы и куча всего еще.

– «Бюллетень НИИАЗ», надо полагать? – Зотов улыбнулся. – Ну, да, разумеется. Вы ведь и сами периодически там печатаетесь, читал пару статей. Пишем мы все много, правда, далеко не все разрешается к печати, Лунь, даже для внутреннего пользования. Пусть это странно прозвучит, но я, знаете, не хочу, чтобы Зоны исчезли. Вот совсем не хочу. Чтобы остановили свой рост – да. Все, что у меня есть дорогого, саму жизнь бы отдал за одну крохотную подсказку, как задержать их в границах, не пустить дальше. Но уничтожить в ноль – нет. Они нужны человечеству, сталкер. А уж мы рано или поздно докопаемся до правды, обязательно докопаемся. Наука все сможет. Нам бы только срок… впрочем, давайте не будем обсуждать работу в такое хорошее время. Признаться, уже и наговорился, и наслушался досыта на вчерашнем симпозиуме. Шесть часов докладов – это совершенно невыносимо. Завтра мы будем купаться и жарить шашлык на берегу под соснами. Лунь, как у вас с мангалом?

– Найдем. Есть и зарубежная причуда – барбекю, которую ни разу еще не пускал в дело. Не знаю, с какой стороны подступиться.

– Вот завтра и разберемся! – Профессор допил чай. – А теперь – спать. Денек сегодня был очень насыщенный.

Погода не подкачала. Все два дня солнце словно решило наверстать упущенное в начале мая, и в полдень столбик термометра подбирался к отметке 28 градусов. Море, впрочем, еще оставалось холодноватым, хотя купаться уже было можно, чем мы дружно и занимались. А на берегу на углях шипел не каноничный, но поразительно вкусный шашлык из свиной шейки, в теньке лежали несколько бутылок сухого красного, подрумянивались в непривычном для меня американском гриле розовые пласты лосося. Под далекие крики чаек море с шорохом пересыпало в своих прохладных ладонях мелкую цветную гальку и пестрые ракушки. Словно белые призраки, появлялись и исчезали на горизонте далекие силуэты лайнеров, в крымских соснах шумел морской ветерок, пахло бризом, солью и острым дымком костра. Я валялся на камешках, наблюдая сквозь закрытые веки алое зарево солнца, Хип в желтом купальнике плескалась в полосе прибоя, время от времени принося с собой прохладу и кусачие брызги. Идиллию немного нарушало то, что лаборантка Маша слишком жадно ухватилась за крымское солнце и в первый же день незаметно для себя обгорела до красноты. Прохладный душ и цинковая мазь, которой Хип врачевала пострадавшую девушку, немного облегчили недомогание, но до самого отъезда Маша так и просидела под широким пляжным зонтом. Профессор в странных, мешковатых шортах читал на берегу детектив, не опасаясь солнечного света – многим людям, долгое время прожившим в Зоне, ультрафиолет не мог причинить особого вреда. Впрочем, это правило распространялось не на всех.

– Профессор, вы же помните сталкера Румына?

– А? Да-да, конечно… приобретенный полный альбинизм. Помню, даже обследовал как-то раз. Эмигрировал, если не ошибаюсь, в Германию, к родственникам. А почему вы спросили?

– Хотел узнать, много ли измененных сталкеров со схожими признаками?

– В смысле, как у вас? Нет… ваша седина и полное разрушение меланина у вашего знакомого – совсем разные явления. У каждого организма собственная, обычно уникальная реакция на Зону, знаете ли. Все сталкеры так или иначе получают в аномальных землях экспозицию, причем не только в плане радиации или, например, микроволнового излучения. Конечно, на здоровье это непременно сказывается, но все индивидуально. Кто-то даже не заметит, ему это воздействие как, извините за сравнение, слону дробина. А у кого-то могут начаться весьма серьезные неприятности, вплоть до мозговых нарушений и проблем с кровью, зрением, начинается хроническое отравление кишечными ядами. От воздействия кикиморы запросто может полностью отказать печень или нарушиться регуляция сосудов. Я наблюдал пострадавших. После атаки кикимор выжившие несколько лет жалуются на постоянный холод и боль в суставах перед непогодой. Но бывает и по-другому. Я на базе изучения вас с Хип и еще одного сталкера, любезно согласившегося на опыты, кое-что набросал. Свои выкладки собираюсь изложить на октябрьской конференции, но с удовольствием поделюсь с вами. Если, разумеется, интересно.

– Конечно, профессор. – Я перевернулся на живот, подставив солнцу спину. Хорошо…

– Есть измененные сталкеры, Лунь. В вашей… гм… профессиональной среде их называют отмеченными или, достаточно грубо, Зоной трехнутыми. Это, как правило, пережившие особо лютые Всплески, попавшие на много месяцев безвылазно в Зону. Одних такой опыт просто убьет, других сделает инвалидами. А третьих – изменит. Как вас с Хип. И сдается мне, гигантскую роль в этом играет не сама Зона, нет. А особенности личности, настрой, мысли, чувства, желания, в конце концов. Очень тонкая материя, но одно мне уже практически ясно. Настоящий, подлинный сталкер любит Зону. Не на словах и даже не осознанно, а просто так, всей своей натурой. Он может ругаться на нее, обзывать стервой, поганкой, мразью, но безотчетно тоскует по ней и ждет следующего выхода. Не за наживой, не за чем-то конкретным, материальным. Просто чтобы воздухом там подышать. Синдром Зоны, друг мой, частный его случай. И вот таких-то сталкеров мы не допускаем к экспедициям. Или, скажем так, не всех. Но, опять же, все измененные тоже разные. Одинаковых нет.

– Так и людей одинаковых нет, Игорь Андреевич. Я вот, например, себя или Хип измененными не считаю. Такими и были, человек по сути своей не меняется. Обрастает новым опытом, знаниями, годами, вещами, как кожурой. А внутри ядро останется – все те же девчонки или пацаны, какими были в детстве. Достаточно правильно вспомнить и почувствовать. Любое изменение – это просто твоя особенность, о которой ты раньше не знал. И Зона здесь только в том плане работает, что она эти скрытые качества рано или поздно из человека вытащит и при случае всем покажет.