Брендон Сандерсон - Давший клятву [litres]

Через несколько недель после падения Холинара в городе все еще пахло дымом. Хотя новые хозяева переместили десятки тысяч людей за его пределы, чтобы те трудились на фермах, полное переселение обещало занять месяцы, если не годы.

Шут ткнул мужчину впереди в плечо:

– Если призадуматься, это логично. Искусство связано с эмоциями, исследованиями и посещением мест, где никто не бывал, чтобы совершать открытия и изучать новое. Единственный способ создать что-то, не вызывающее ненависть, – это удостовериться, что его также невозможно полюбить. Удалите достаточно специй из супа, и в конце концов останется просто вода.

Неприветливый мужчина впереди посмотрел на Шута, а потом снова отвернулся.

– Человеческие вкусы столь же разнообразны, как отпечатки пальцев, – продолжал Шут. – Нет людей, которые любят все, и каждый что-то не любит, и кто-то любит то, что ты сам ненавидишь, но, по крайней мере, ненависть лучше, чем ничего. Рискну выразиться метафорически: великие полотна часто основаны на контрастах, самые яркие краски на них чередуются с темнейшими. Это вам не какая-нибудь серая каша. Если некую вещь ненавидят, это не доказывает, что она представляет собой великое искусство, но отсутствие ненависти, безусловно, свидетельствует, что она таковым не является.

Они продвинулись вперед еще на один шаг.

Шут снова ткнул человека впереди в плечо:

– Итак, почтеннейший, когда я говорю, что вы – само воплощение уродства, я всего лишь желаю достичь новых высот в искусстве. Вы выглядите так омерзительно… Кажется, что кто-то попытался – и не смог – стереть бородавки с вашего лица посредством чрезмерного применения наждачной бумаги. Вы не столько человек, сколько амбициозный кусок навоза. Если бы кто-то взял палку и поколотил вас как следует, это бы лишь пошло на пользу. Ваше лицо не поддается описанию, но лишь потому, что всех поэтов от него тошнит. Вы то, чем родители пугают непослушных детишек. Я бы вам посоветовал надеть мешок на голову, но стоит пожалеть бедный мешок! Теологи на вашем примере доказывают существование бога, ибо такое безобразие может быть только преднамеренным.

Мужчина не ответил. Шут ткнул его опять, и тот что-то пробормотал по-тайленски.

– Ты… не говоришь по-алетийски, да? – спросил Шут. – Ну конечно, не говоришь.

Все понятно.

Что ж, повторять по-тайленски то же самое было бы скучно. Поэтому Шут вклинился в очередь перед мужчиной. Такое поведение наконец-то вызвало ответную реакцию. Мускулистый тайленец схватил Шута, развернул и ударил кулаком прямо в лицо.

Шут упал на каменистую землю. Очередь продвинулась еще на шаг, никто на него не смотрел. Шут осторожно ощупал рот. Да… похоже…

Он вынул один зуб.

– Успех! – воскликнул он по-тайленски, слегка шепелявя. – Спасибо, дорогой. Рад, что ты оценил, как артистично я попытался опередить тебя в очереди.

Шут отбросил зуб и принялся отряхиваться. Потом остановился. Ну как же – он ведь так хотел испачкать одежду в пыли! Сунув руки в карманы потрепанной коричневой куртки, сгорбился и побрел по переулку. На пути ему встречались люди, которые стонали и плакали, молили об избавлении, о пощаде. Он все это впитывал и отражал эмоции.

Не в виде маски. Печаль была настоящей. Как и боль. Вокруг Шута эхом витал плач, когда он добрался до части города, расположенной ближе всего к дворцу. Лишь самые отчаянные или самые сломленные осмеливались оставаться здесь, ближе всего к завоевателям и наиболее важному средоточию их власти.

Он завернул во внутренний двор перед лестницей, ведущей наверх. Пришло ли время для его главного выступления? Странное дело, Шут колебался. Поднявшись по этим ступенькам, он брал на себя обязательство покинуть город.

Эти бедолаги оказались куда лучшими зрителями, чем светлоглазые Алеткара. Он наслаждался временем, проведенным здесь. С другой стороны, если бы Рейз узнал, что Шут в городе, он бы приказал своим войскам сравнять его с землей – и счел бы это низкой ценой даже за самый зыбкий шанс покончить с ним.

Помедлив, Шут пересек двор, тихонько перемолвившись с несколькими людьми, с которыми свел знакомство за это время. В конце концов присел рядом с Хени, все еще качавшей пустую колыбель, устремив безумный взгляд через площадь.

– Вопрос в том, – прошептал он ей, – сколько людей должны полюбить произведение искусства, чтобы сделать его стоящим? Если ты неизбежно будешь вызывать ненависть, то сколько удовольствия необходимо, чтобы уравновесить риск?

Она не ответила. Ее муж, как обычно, топтался неподалеку.

– Как тебе мои волосы? – спросил Шут. – Или отсутствие таковых?

Хени опять не ответила.

– Отсутствующий зуб – это недавнее дополнение, – продолжил Шут, указывая на дырку. – Я решил, что нужен последний штрих.

Он сдерживал свою способность исцеляться, и потому до появления нового зуба оставалось несколько дней. Нужное зелье привело к тому, что на голове у него появились проплешины.

– Может, стоит выдавить глаз?

Хени посмотрела на него недоверчиво.

«Ага, ты все же слушаешь. – Он похлопал ее по плечу. – Еще одно дело. Еще одно, и я уйду».

– Жди здесь, – велел он ей и отправился по переулку на север. Подобрал какие-то лохмотья – остатки костюма спрена. Теперь такое попадалось ему нечасто. Достал из кармана бечевку и обвязал ею тряпки.

Неподалеку были развалины нескольких зданий, подвернувшихся под руку громолому. В одном из них Шут почувствовал жизнь, и, когда приблизился, из-за кучи щебня выглянуло грязное личико.

Он улыбнулся маленькой девочке.

– Твои зубы сегодня выглядят смешно, – сообщила она.

– Я учту, что смешно выглядят не зубы, а отсутствие одного из них. – Он протянул ей руку, но она снова спряталась за камни и прошептала:

– Я не могу бросить маму.

– Понимаю. – Шут взял тряпки и бечевку, над которыми трудился ранее, и превратил их в маленькую куклу. – Ответ на вопрос уже некоторое время меня беспокоит.

Маленькое личико снова высунулось, глядя на куклу.

– Какой вопрос?

– Я задал его раньше. Ты не могла не слышать. Знаешь ответ?

– Ты странный.

– Правильный ответ, но неправильный вопрос. – Куколка в его руках «прошлась» по разбитой улице.

– Для меня? – прошептала девочка.

– Мне нужно покинуть город, – сообщил он. – И я не могу взять ее с собой. Кто-то должен позаботиться о ней.

Грязная ручка потянулась к кукле, но Шут дернул ее назад.

– Она боится темноты. Ты должна держать ее на свету.

Рука исчезла в тени.

– Я не могу оставить маму.

– Это очень плохо. – Шут поднес куклу к губам и прошептал некие особые слова.

Когда он опустил ее на землю, кукла начала ходить. Среди теней послышался тихий вздох. Куколка направилась к улице. Шаг за шагом, шаг за шагом…