Брендон Сандерсон - Давший клятву [litres]

Кое-что из услышанного было весьма практичным. Осколочные клинки – опасное оружие, потому Адолин показал, как держать меч, ходить с ним или заботиться о том, чтобы не задеть человека или вещь при случайном повороте.

Отдельные части его выступления носили более… мистический характер.

– Клинок – это продолжение тебя, – растолковывал Адолин. – Меч – нечто большее, чем просто оружие; это твоя жизнь. Уважай его. Он тебя не подведет – если ты проиграешь, то потому, что сама подведешь свой меч.

Сияющая стояла в позе, которая казалась ей весьма напряженной, держа клинок перед собой обеими руками. Она всего лишь два или три раза поцарапала Узором потолок; к счастью, в большинстве комнат Уритиру были высокие потолки.

Адолин жестом велел ей выполнить простой удар, который они отрабатывали. Сияющая подняла руки, чуть наклонила меч, а потом шагнула вперед и одновременно опустила его. Весь угол движения не мог составить больше девяноста градусов – это едва ли могло называться ударом.

Адолин улыбнулся:

– У тебя начинает получаться. Еще несколько тысяч повторений, и движения начнут казаться естественными. Но вот над твоим дыханием придется поработать.

– Над моим дыханием?

Он рассеянно кивнул.

– Адолин, – проворчала Сияющая, – заверяю тебя, я дышу – и успешно – всю свою жизнь.

– Ага, – согласился он. – Вот потому-то тебе и надо будет разучиться делать это.

– Как я стою, думаю и дышу. Мне трудно различить, что на самом деле важно, а что – часть особой культуры мечников и их суеверия.

– Все важно, – отрезал Адолин.

– Включая поедание курятины перед схваткой?

Он ухмыльнулся:

– Ну, наверное, кое-что можно отнести к личным причудам. Но мечи действительно часть нас.

– Я знаю, что мой – часть меня. – Сияющая уперла клинок в пол рядом с собой и положила на него защищенную руку в перчатке. – Нас связывают узы. Подозреваю, отсюда и произрастают традиции осколочников.

– Так по-научному. – Адолин покачал головой. – Тебе надо все это почувствовать. Впустить в свою жизнь.

Для Шаллан такая задача была бы несложной. А вот Сияющая предпочитала не чувствовать вещи, которые она тщательно не обдумала заранее.

– Ты подумал о том, – заявила она, – что твой осколочный клинок когда-то был живым спреном и владел им один из Сияющих рыцарей? Разве это не меняет твое отношение к нему?

Адолин посмотрел на свой клинок с прикрепленными защитными ножнами и положил поверх ее одеял.

– Я в каком-то смысле всегда это знал. И не считал его живым. Это глупости. Мечи не живые. Речь о том, что в них есть что-то особенное. Мне кажется, это потому, что я постигаю дуэльное искусство. Мы все об этом знаем.

Она решила не продолжать. Мечники, судя по тому, что видела Шаллан, были суеверны. Как и моряки. Как и… ну в основном все, кроме ученых, таких как Сияющая и Ясна. Было и впрямь любопытно, насколько слова Адолина о Клинках и дуэлях напомнили ей о религии.

Как странно, что эти алети часто относились к своей религии так легкомысленно. В Йа-Кеведе Шаллан провела немало часов, рисуя глифами длинные отрывки из Доводов. Нужно было вновь и вновь громко произносить слова, запоминая, стоя на коленях или кланяясь, и лишь потом приступать к сжиганию бумаги. Алети вместо этого предпочитали доверять отношения со Всемогущим ревнителям, как будто он был каким-то надоедливым посетителем в гостиной, которого преспокойно можно препоручить слугам, предложив ему вкусный чай.

Адолин позволил ей сделать еще несколько выпадов – возможно, почувствовал, что она устала от постоянных исправлений ее боевой стойки. Когда она начала замах, он сжал собственный клинок и принялся двигаться вместе с нею, демонстрируя правильную стойку и удары.

Наконец Шаллан отпустила свой клинок и взяла альбом. Быстро перелистнула страницу с изображением Сияющей и начала делать набросок Адолина в боевой стойке. Ей пришлось отчасти отменить иллюзию, которая создавала облик Сияющей.

– Нет, стой там, – велела Шаллан, тыкая в Адолина угольным карандашом. – Да, вот так.

Она набросала стойку и кивнула.

– А теперь изобрази удар и замри в конечной позе.

Он так и сделал. К этому моменту принц снял китель и остался в рубашке и брюках. Ей очень нравилось, как сидит на нем эта облегающая рубашка. Даже Сияющая бы оценила такое. Она ведь была не бесчувственной, а просто прагматичной.

Шаллан посмотрела на два наброска, потом снова призвала Узора и приняла боевую стойку.

– Ух ты, отлично! – похвалил Адолин, когда Сияющая выполнила серию ударов. – Да, у тебя получается.

Он опять стал двигаться с нею в унисон. Простые атаки, которым ее учил Адолин, для него самого были сущей ерундой, но он все равно выполнил их с предельной точностью, а потом ухмыльнулся и рассказал о первых уроках с Зайхелем.

Его голубые глаза сверкали, и Шаллан нравился свет, который он излучал. Почти буресвет. Она знала этот пыл – знала, каким живым тебя делает заинтересованность, каково это, быть до такой степени поглощенным чем-нибудь, что теряешь самого себя в ощущении чуда. Именно такие чувства рождала в ней живопись, но, наблюдая за Адолином, Шаллан подумала, что они двое не так уж сильно отличаются.

Делить с ним эти моменты и упиваться его восторгом было чем-то особенным. Интимным. Сейчас они оказались как никогда близки. Время от времени она позволяла себе быть Шаллан, но, когда боль от меча в руке становилась острой, она по-настоящему погружалась в искусство битвы и ей удавалось стать Сияющей и избавиться от боли.

Ей по-настоящему не хотелось, чтобы урок закончился, потому Шаллан позволила занятиям затянуться до позднего вечера. Потом, усталая и вспотевшая, девушка попрощалась с Адолином и проводила его взглядом. Принц быстрым, пружинистым шагом шел по коридору со стенами, покрытыми узорами страт: в одной руке – лампа, а в другой – защитные ножны для осколочных клинков.

Придется подождать другой ночи, чтобы посетить таверны и поискать ответы. Шаллан потащилась к себе в комнату. Ее странным образом совсем не беспокоило, что конец света, по всей видимости, не за горами. Той ночью она в кои-то веки спала спокойно.

Ибо в этом заключается урок.

На каменной плите перед Далинаром лежала легенда. Оружие, извлеченное из древних туманов времени и, по слухам, выкованное в темные дни самим богом. Клинок Убийцы в Белом, добытый Каладином Благословенным Бурей во время их сражения над разбушевавшейся стихией.

При беглом осмотре он был неотличим от обычного осколочного клинка. Элегантный, относительно небольшой – едва ли пяти футов длиной, – он был тонким и изогнутым, как бивень. Узоры на нем вились лишь у основания лезвия, возле рукояти.