Владимир Корн - Теоретик [с иллюстрациями]

Вопреки уверениям Гудрона дом оказался обитаем. Это стало понятно еще на подходе к нему. Ухоженный огородик, на веревке вперемешку сушатся мужские, женские и детские вещи, а в деревянном корыте замочена еще одна партия белья.

Я не ошибся: из-за угла дома выглянули две любопытные мордашки, а затем показались и сами дети. Погодки лет пяти-шести, волосы у них были светлые, почти белые. Босоногие, в одежде не по росту, но у каждого на поясе висел нож. Причем не какая-нибудь там детская игрушка. Достаточно серьезный нож, с лезвием длиной в ладонь взрослого мужчины. Хотя чему тут удивляться? В этом мире необходимо научиться защищать себя сызмальства.

Следом показались мужчина и женщина. Оба средних лет. Мужчина был наголо обрит, но с черной окладистой бородой. Женщина тоже не была блондинкой — темно-русые волосы. Но не возникало никаких сомнений, что дети именно их: слишком большое сходство. Мужчина оглядел нас довольно хмуро, но без неприязни. В глазах женщины было больше любопытства, чем тревоги.

— Здравствуйте вам, — начал разговор Грек. И, не дожидаясь ответного приветствия, спросил: — Переночевать сможем?

— Отчего нет? — пожал плечами бородач. — Я дом перегородкой пополам разделил, и вторая половина полностью ваша. Хоть неделю живите. Только сами о себе заботьтесь: мы вам не обслуга. И еще, грядки не затопчите.

— Понял, — кивнул Грек, скидывая с плеч рюкзак и подавая тем самым пример остальным. — Грядки побережем. Колодцем, надеюсь, — указал он движением головы на сруб с журавлем, — пользоваться можно?

— Сколько угодно, воды не убудет. Да, вот еще что… Мяса не купите? — без особой надежды в голосе поинтересовался хозяин.

Все верно: дичи здесь на каждом шагу. Так и лезет под ноги.

— Какого мяса? — Интереса в голосе Грека было нисколько не больше, чем надежды у бородача.

— Косуля. Молоденькая! Перед обедом ходил себе что-нибудь добыть. Подсвинок попался. А тут эта косуля выскочила. Я больше от страха в нее выстрелил, настолько неожиданно она появилась, — смущенно пояснил он. — Ну не бросать же ее там было? А столько нам без надобности. Отдам за символическую плату.

— Ну если только за символическую… тогда возьмем.

— Пиксель, и она ваша! — обрадовался бородач.

— Мог бы и так отдать, — буркнул Гудрон, когда хозяин скрылся за домом. — С пикселя не разбогатеешь.

— Курочка по зернышку клюет, — не согласился с ним Гриша. — А потом золотые яички несет. И мы с пикселя не разоримся. Нажарим мясца впрок. Завтра целый день ущельем предстоит идти. А там ни воды, ни дров. Да и останавливаться лишний раз неохота: быстрей бы его миновать.

Внутри дом действительно оказался разделен перегородкой. Надежной, из свежеошкуренных бревен, на которых там и сям проступили капельки янтарной смолы. Чтобы оказаться на хозяйской половине, такую перегородку с ходу не снесешь, попотеть придется. Все остальное выглядело обычно: несколько лежанок из необструганных и ничем не прикрытых досок, стол из них же возле окна и вешалки для одежды в виде забитых в щели между бревнами колышков. В доме приятно пахло свежим деревом. А из настежь распахнутого окна совсем не доносилось запаха тины, хотя выходило оно в сторону реки.

Пристроив рюкзак в изголовье первой попавшейся лежанки, я отправил туда же разгрузку и куртку. После чего, с удовольствием сняв берцы, босиком пошлепал к выходу, чувствуя, как доски пола приятно холодят разгоряченные долгой ходьбой ступни. Но не забыл прихватить с собой ФН ФАЛ, который стал так же привычен, как, например, мобильник в моей прежней жизни.

Наши сидели в ряд на лавке под навесом и от безделья наблюдали за тем, как Гриша снимает шкуру с туши косули. Та выглядела совсем как земная, разве что окрас был несколько непривычен. Пятнистая практически полностью, и такая шкура больше бы подошла какому-нибудь леопарду. На лавке сидели все, кроме Грека, которого не было видно нигде. Я постоял на пороге, привыкая к яркому солнечному свету после полутьмы помещения, и присоединился к ним.

— Гриша, ну кто же так ее снимает?! — осуждающе покачал головой Гудрон. — Осторожней ножичком нужно, осторожней. Чтобы ни одного пореза! — сказал он таким тоном, как будто шкура имеет огромную ценность, а не небрежно будет выброшена сразу после того, как покинет свое место.

— Советчиков, смотрю, много, а помощи хрен от кого дождешься. Взял бы и помог.

— Сейчас! Каждый должен заниматься своим делом.

— И какое же оно у тебя в данном конкретном случае? — Гриша даже свое занятие бросил.

— Следить за тем, чтобы на тебя внезапно какой-нибудь птер не спикировал. Или, не дай бог, гвайзел не набросился. Ты разделывай, разделывай: твоя безопасность — моя забота! Но ножичком поаккуратней работай.

Гриша хмыкнул, но труд свой продолжил.

— Нет, категорически не понимаю тех, кто мяса не ест. Ну вкуснотища же! Проф, должно же быть этому какое-то объяснение? — на мгновение оторвавшись от еды, сказал Гудрон.

— Чему именно? Тому, что некоторые от мяса отказываются? Или тому, что оно такое вкусное? — Слава на миг задержал у самого лица ложку, чтобы тут же отправить ее в рот.

— Что мясо такое вкусное. До тех, кто от него отказывается, мне дела нет — ущербные люди!

— Конечно же есть.

— Ну и какое?

— Как и обычно, дело вот в чем. — Слава полусогнутым указательным пальцем свободной руки постучал по голове. Не своей, Гудрона.

— В волосах, что ли? — сделал вид, что не понял его, Гудрон.

— У кого как, — пожал плечами тот. — Хотя я имел в виду мозг.

— И что — мозг?

— Таким образом он тебя поощряет.

— Поощряет за что?

— За то, что ешь качественную, богатую аминокислотами пищу. А те ему жизненно необходимы для строительства новых межнейронных связей, которые он строит постоянно. Частью новые, а частью — чтобы заменить те, которые разрушаются. Что является неизбежным процессом, например, нашей долговременной памяти. Отсюда и получаемое тобой удовольствие, которое он тебе внушает.

— Так сразу и внушает?

— Именно! У него свой особый язык для общения с владельцем. Например, в числе прочего мозг постоянно следит за водным балансом организма, и в случае обезвоживания во рту появляется сухость. Причем сухость не настоящая — фантомная. Таким образом он дает тебе понять: выпей воды! И чем больше обезвоживание, тем сильнее фантомная сухость во рту. В итоге мозг своего добивается: попил ты водички, и все, баланс восстановлен, а сухость исчезла. А вообще, знаете, если сказать честно, до сих пор толком непонятно, кто кому на самом деле принадлежит: мозг нам или мы мозгу.

— С водой разобрались, но мы про мясо говорили, — не унимался Гудрон.

— С мясом такая история. На корне нашего языка имеются особые рецепторы, которые реагируют на глутамат.