Дмитрий Манасыпов - Метро 2035: Злой пес [litres]

– Удивил… в нем постоянно что-то назревает, прямо как чирей на жопе. Главное, не попасть под нарыв, когда тот прорвет.

Эдди, пьющий свой травник, хмыкнул, дернув курносой головой. Его тезка, в честь которого самый обычный Пашка решил взять такое имя, кивнул с заношенной футболки.

Лохматый ворюга, прохвост, шельма и бард, сидящий в гостях у Хаунда, был своеобразной личностью. Непонятного, от тридцати пяти до сорока с небольшим лет возраста, застрявший в одной поре что по образу мыслей, что по внешности. Порой Хаунду казалось, что Эдди вечно восемнадцать. Ничем другим объяснить дурости и совершенно дикие поступки этого нахала не получалось.

Эдди любил баб, залить крепкого, как не в себя, оттянуться с обязательно сисястыми бабами и брякать на струнах своей гитары. Гитара, само собой, смахивала на бабу, особенно с обратной стороны, удивительно реалистично расписанная неведомым художником под мечту Эдди, пронесенную через годы. Мечту крутобедрую, обязательно-грудастую, черноволосую и называемую Моникой. Несомненно, что Моника, любовно выписанная на инструменте и покрытая лаком, была абсолютно без одежды, давая возможность рассмотреть все свои анатомические особенности и нюансы.

Еще Эдди любил вокально-инструментальный ансамбль «Железная Дева» и всегда расстраивался невозможности послушать их через динамики. Восполнял этот пробел, никого не удивляя, собственноручными бряканьями на струнах их песен и, вполне красиво-мелодично, напеванием песенок. Некоторые, особенно медленные, котировали даже простые жители. И даже выдавали Эдди, от щедрот, поесть-попить и место для спанья. Так как своего собственного у музыканта к почти полувеку жизни не оказалось. От слова «абсолютно».

Одетый и обутый в кожу, от косухи и до своих срано-романтично-разваливающихся казаков, бард шлялся по метро, забирался в дальние анклавы-бункеры, знал всех и вся, умудряясь выпутываться из собственноручно заваренной каши, клепать детишек, порой по три за год, одновременно разно обожаемым женщинам, не ввязываться в боевые столкновения и, вообще, давно стал чем-то вроде детали интерьера или необходимой частью всего сложного механизма выжившего города.

Подозревали ли Эдди в шпионаже? Несомненно.

Город регулярно закрывал барда в карцер, сажая на воду и трех, не особо хорошо прожаренных, мышей в день, требуя раскрыть пароли-явки сети Безымянки или Прогресса.

На Безымянке, просто и по-пацански, Эдди пару раз в квартал пытались развести на то же самое.

Фейсы Прогресса, поступая дальновиднее и цивилизованнее, подкупали шлындрающего взад-вперед скомороха благами и сулили выделить собственную конкуру взамен прямого сотрудничества.

Иногда, и довольно давно, Эдди даже пытались пытать. Но такие попытки рассосались сами по себе и давление на перекати-поле с гитарой становилось все более психологическим.

Причина оказалась простой.

Сержантов Меликяна и Батюшина, отходивших барда резиновыми палками в ответвлении между Советской и Спортивной за отказ слить нужные данные, потеряли. Нашли где-то через неделю, в том самом отнорке, закрывающемся изнутри и начавшем нестерпимо жутко вонять падалью. Нашли подвешенных к потолку за большие пальцы рук и с сицилийскими галстуками. Кто-то из вскрывавших конуру работяг, не выдержав зрелища трупов, дернувшихся от проникшего сквозняка, заблевал хмурых паханов Безымянки. Кто же спорит, что сизо-красные языки, выпущенные наружу через вскрытое горло, есть зрелище мерзкое и поучительное? Йа-йа, так оно и было, и Хаунд даже не думал спорить.

Чекиста с Алабинской, решившего показать Эдди, как легко открывается душа после сдернутого плоскачами ногтя, особо не теряли. Все знали, как тот любил задержаться на тяжелой работе, проводя дополнительные исправительные занятия с более-менее привлекательными заключенными женского пола. Этого обнаружили пришпиленного к собственному столу, с пятью-семью гвоздями в каждом из размочаленных пальцов. Рядом лежали ножны от наградной шашки из музея военного округа. Сама шашка смотрела в потолок орденом Красного Знамени, закрепленным на эфесе… потому как росла, подобно сюрреалистичной гвоздике, из широко распахнутого рта чекиста, пялившегося задумчивыми и мертвыми глазами в потолок.

Фейсы Прогресса… эти сразу не делали чего-то подобного, и выводы у них тоже оказались правильными. А разбираться в личности неумолимого наказания, вступившегося за Эдди, почему-то никто особо не спешил. Наверное, из-за высокохудожественной мясной нарезки, оставленной неизвестным, впечатлившей многих.

Неизвестная личность, имевшая склонность к предельно высокому уровню агрессивности, дымила сигарой и наслаждалась уютом, глядя на волосатого пустобреха, нашедшего лазейку в черную душу Хаунда. Ну и, да, Эдди шпионил и за Городом, и за Безымянкой, и за, само собой, Прогрессом. В пользу, кто бы сомневался, бородато-клыкастого мутанта, жившего у платформы Юнгородок.

– Слышал про пропавших инженеров с Театральной? – Эдди, хитро блестя глазами поверх кружки, сделал, натурально… театральную паузу.

Хаунд, глядя на мерцающий кончик сигары, ухмыльнулся мыслям. Вот кусочек пазла и сложился, вот почему городские мотористы вчера окучивали Воронкова на ремонт своих шаланд. Инженеры пропали?

– Трое из десяти. – Эдди, понимая важность сказанного, довольно улыбнулся.

Хаунд, забрав у него кружку, выхлебал ее полностью.

– Вот ты невоспитанная скотина, Хаунд…

– Если верить любому ответвлению авраамической религии, я и есть скотина, Эдди. Главное тут определиться – бездушная ли, либо сволочь, порожденная кознями Диавола и имеющая внутри только мрак и темноту всех адских глубин. А ты о воспитании…

– Дальше рассказывать?

Бард сопел, как обидевшийся ребенок. Хаунд, блеснув клыками, кивнул на стальной ящик под верстаком Кулибина.

– Там есть кофе, растворимый. Возьми и не надувай губы, не мальчик маленький, смотрится идиотски.

– А сахар?

– Может, тебе еще на грудь нассать, чтобы морем пахло? – каркнул Кулибин, добравшийся до поршневой группы «Урагана». – Это, так-то, мой кофеек.

– Жадина ты, Кулибин.

– Сахар возьми там же и ври дальше. – Хаунд, пошарив во внутренностях кресла, где сам сделал специальный тайник, достал пузатую бутыль, отгрыз запаянный пластик горлышка и хлебнул. – Кулибин, а бурбон-то твой выдержанный… а-р-р-р… хорошо, до самой простаты пробирает. Так и тянет, чую, на приключения.

– Бурбон? – Эдди покосился на бутылку.

– Если гнали с кукурузы, так бурбон, йа… – Хаунд, хлебнув еще, закупорил и убрал назад. – На дубовых щепках настаивали.

– Красиво жить не запретишь. – Эдди, мешая кофе, облизнулся.