Вадим Денисов - Гоблин [litres]

– Поспать, говоришь? Может, так будет лучше.

Забравшись в угол рубки, я, досыта напившись прохладной воды из бутыля, смочил голову и рухнул на жесткий коврик, притянув к себе тут же притихшего свина. Ровный шум работающего на корме двигателя настойчиво шептал: «Отдых и покой…» Хотя бы на часок. Жара, преследовавшая меня целый день, наконец-то сменилась тенистой освежающей прохладой, полумрак плетеной надстройки давал возможность закрыть глаза и видеть через веки лишь узкие полоски всепроникающего солнечного света. «Елки-моталки, новые кексы к пулемету забыл вытащить…» – успел подумать я, но сил уже не оставалось, веки сомкнулись.

Провалился, будто все-таки нырнул.

Это еще что такое, что произошло?

Нет, баржа была внизу, подо мной, как и намертво принайтованный к правому борту катерок. Крыша рубки оставалась на месте. Стальной корпус слегка подрагивал, двигатель работал, значит, мы по-прежнему плыли по реке неторопливым утюгом. Береговые пираты, которые иногда встречаются на Амазонке, как и на других больших реках Платформы, на нас не напали. Не видать и стаи злобных кайманов, лезущих на борт.

Случилось невообразимое: я проснулся от хора громких женских голосов.

Чего в принципе не может быть во время сталкерского рейда, да еще и на барже специального назначения. Протерев глаза еще раз, я сел поудобней и уставился на этот спектакль.

Вся палуба была заполнена народом и скарбом. В самом центре над недавно сооруженным очагом колдовали три женщины, разогревавшие какой-то обед. Вокруг них копошилось бесчисленное, как мне показалось, количество чернокожих ребятишек с нечесаными кудряшками и грязными пятками.

В шум работы вплетались пронзительные женские голоса товарок, не занятых в готовке. Остальные женщины занимались черт знает чем. Кто-то рылся в вещах, спорил, хохотал, хлопал в ладоши, две девицы пританцовывали под собственное пение. Участок по кругу около очага был завален свернутыми в мотки лианами, циновками из пальмовых листьев, большими плетеными корзинами со снедью, собранными в связки силками из проволоки, клетками и прочим барахлом. К двум плотно набитым мешкам были прислонены три кремневых ружья.

Повариха и ее гологрудые кухрабочие, в отличие от подруг, не орали, а работали, размахивая деревянными мешалками и длинными ножами-мачете, постукивая ими с такой быстротой и беззаботной лихостью, что оставалось только диву даваться, как они еще друг друга не зарубили.

Это были мулатки и негритянки самого различного возраста: сморщенные бабки с плоскими грудями и короткими седыми стрижками и пышногрудые молодки с лоснящейся кожей открытых торсов и звонкими задорными голосами. Кто-то на баке курил трубку, вырезанную из кукурузного початка. Орава сисек! Всего было чудовищно много: детей, пяток, сисек. Дети бегали и визжали. Лишь потом я подсчитал, что тут три ребенка и десять взрослых. И все это безобразие безостановочно лопотало на каком-то местном наречии, из которого невозможно было выцепить ни единого знакомого слова.

Я все понял: нашу баржу захватил цыганский табор. Судя по крикам, атакующих было не меньше роты. Откуда взялись напавшие, пока оставалось загадкой.

– Эйнар, это еще что такое? – Мне тоже пришлось орать на чистом русском языке – уж очень шумными оказались эти крестьяне.

Держась за добротно сделанный удлинитель румпеля, статный исландец, не обращая ни малейшего внимания на царящий на барже шум и суматоху, ответил коротко, как он всегда делает, на русском же:

– Жители.

– А точнее? – начал я злиться.

– С берега позвали, у них там плантации. Попросили попутно добросить до Асуана – вон он, уже показался.

Посмотрев вперед, я заметил вдалеке группу стоящих на высоком берегу домиков. Твою мать, ну что же вы так орете? Эх, сейчас бы водички холодненькой внутрь, да пару ведер на себя, а потом кофейку с лимоном… Системы тут же оживут, взбодрятся. Но обстановка не позволяла. Ладно, сейчас я со всем разберусь.

– Тихо мне тут, кур-рятник! Что за порнография и цыганский базар, молчать всем! Вас что, лахудры, из ведра окатить?! И прочь от бортов, винт за кормой работает! Вытащу и выпорю!

Не поняли, но уважительно замерли. Тогда я повторил уже на английском. Наверное, слишком быстро, однако одна девица вроде разобрала смысл сказанного, забормотала в сторону.

С вами, вижу, говорить бесполезно.

– Что они тебе пообещали, старый хрыч?

– Провиант, свежий, – невозмутимо ответствовал Дагссон.

– И все? Так просто: экипаж геройского корабля продался за бананы? Высаживаем всех на берег к чертовой матери! – резко приказал я. – У нас боевая операция, а не табор на водах. Не трожь порося, басурманка, зашибу!

– Репутация, мой юный друг, репутация, – терпеливо продолжил пояснять Эйнар. – Вы, русские, почему-то всегда очень мало думаете о своей репутации. Разве она не понадобится нам, когда судно подойдет к причалу Асуана?

Я заткнулся в размышлениях, а в это время, пользуясь возникшей паузой, на сцену вышла главная матрона табора, не участвующая ни в готовке, ни во всеобщем гвалте.

Это была капитальная женщина лет сорока, видная, весомая, не дай бог встретиться с такой на тесной горной тропинке. Телеса ее буквально выпирали из игривого ситцевого платья, однако, несмотря на это, движения удивительной мадам отличались исключительной легкостью и изяществом, даже грацией. Она плыла ко мне, увеличиваясь в размерах с каждым шагом, словно кучевое облако, быстро разрастающееся с угрозой в самый неожиданный момент перерасти во всесокрушающую грозовую тучу, мурлыча что-то лирическое и поочередно поглядывая на нас туманным взором.

Подплыла и обратилась ко мне длинной фразой на искаженном французском, и я сразу начал хикикать. Что за засада, опять тот самый язык, который я знаю хуже всего!

– Она сразу поняла. Милая леди предлагает тебе, как главному начальнику, воспользоваться женской услугой, – помог Даггсон. – Выбирай для плотских утех ее саму или любую из молодых, Гоб. А можешь парочку и даже больше, если ты сильный…

Действительно, заминки в этикете, связанной с проблемой определения старшинства, не случилось, опытная мадам сразу определила, кто есть кто.

– Ты шутишь, старина? – выдохнул я, не дослушав перевода. – Мне, заслуженному русскому сталкеру высшей категории, предлагают трахнуть крестьянку на виду у всех, прямо на палубе?

Эйнар склонил голову набок и вскинул в изумлении брови.

– Почему на палубе? Мы не варвары, спрячешь ее в надстройку. Ведь это тоже репутация. Уважаемым человеком станешь.

– Отставить свальный грех на судне, старый развратник! – завопил я.

Дурдом! Содом! Детсад! Мозг выносил крик расшалившегося малыша, получившего от мамаши по заднице, но никого, кроме меня, этот вой не смущал.