Уильям Тенн - Вот идет цивилизация [сборник litres]

Сердце у Томаса билось совсем слабо.

– Эрик, – промолвил он еле слышным голосом. Эрик оторвал взгляд от его груди и посмотрел на едва шевелящиеся губы Томаса.

– Да, дядя?

– Послушай, Эрик. Вырастай скорей. Я хочу сказать… хочу сказать, скорее взрослей. Это твоя единственная возможность. Такой парень, как ты… в пещерах… или он будет быстро мужать, или его ждет смерть. Не… – грудь Томаса выгнулась от охватившего его внезапно приступа кашля, – не верь ничему. Ничему и никому. Учись, но имей свою голову на плечах. Становись взрослым, Эрик. Как можно скорей.

– Я постараюсь. Я буду стараться изо всех сил.

– Прости… меня… что я тебя втравил в эту историю. Я не имел… права. В конце концов, твоя жизнь принадлежит только тебе. Ты… мои жены… отряд. Я всех погубил. Это моя вина.

Эрик изо всех сил пытался сдержать подступившие слезы.

– Но ведь мы пошли на это ради дела, дядя Томас, – промолвил он. – Ты не виноват в том, что наше дело потерпело неудачу.

Умирающий издал зловещий смешок. Сначала Эрику даже показалось, что это началась агония, но потом он понял: это смех, хотя никогда прежде ему и не доводилось слышать таких звуков.

– Дело? – задыхаясь, переспросил Капканолом. – Дело? Да знаешь ли ты… знаешь ли… в чем заключалось это дело? Я просто… хотел стать вождем. Вождем. И единственный способ… которым я мог этого добиться… Чуждая Наука… Чужаки… дело. Все смерти… ради того… что я хотел… стать вождем. Вождем!

Выплеснув из себя последнее слово, он вытянулся, а потом постепенно все его тело начало расслабляться, словно мышцы превращались в растекающееся желе. Он умер.

Эрик долго не мог отвести от него глаз – он чувствовал, что кончина дяди ничего не меняла. Ему казалось, что его мозг парализован: чувства притупились, мысли замерли.

Наконец он встряхнулся и, наклонившись, подхватил тело под мышки, намереваясь тащить его дальше к территории Чудовищ.

По крайней мере, ему предстояло выполнить свой долг. Долг любого обитателя пещер, когда тому приходилось сталкиваться со смертью. Так что на какое-то время он будет избавлен от необходимости думать.

Однако усилия, потребовавшиеся от Эрика, явно превосходили то, на что он был способен в данный момент. Теперь телосложение Томаса не вызывало у него былого восторга. У каждого поворота Эрику приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание.

Наконец он добрался до выхода, испытывая невероятную благодарность к дяде за то, что тот испустил дух не очень далеко от него, – он понял, почему Томас посоветовал ему двигаться именно в этом направлении. Капканолом знал, что долго не протянет и на его племянника падет вся тяжесть захоронения его тела. Насколько мог, он попытался облегчить Эрику эту задачу, пройдя большую часть пути сам.

Рядом с выходом на территорию Чудовищ проходила труба с чистой водой. Канализационные трубы Чудовища, как правило, прокладывали рядом. Вероятно, туда и сбросили тела воинов, убитых ранее в схватке с отрядом Стефена Сильной Руки. И Томас знал, что его останкам суждена та же участь – это было ближайшим местом, где племянник мог похоронить его, оставаясь в относительной безопасности.

Это все, что он напоследок мог сделать для Эрика.

Эрик без всяких затруднений отыскал трубу со свежей водой. Из-под ног доносились непрерывный гул и бульканье: и там, где они слышались громче всего, он обнаружил контур вырезанного в полу прямоугольника – результат неустанного труда предшествовавших поколений Человечества. Подняв плиту, Эрик обнаружил, что рядом с водопроводной трубой проложена еще одна, гораздо более широкая, где могли поместиться сразу несколько человек. В ней тоже был вырезан контур. Оставалось только поднять плиту. Эрику не раз доводилось видеть, как это делают старшие, но сам он никогда еще этим не занимался. Пододвинуть ее сначала вправо, потом налево, просунуть пальцы в паз и приподнять оказалось не таким уж легким делом.

Наконец плиту удалось сдвинуть, и в нос Эрику ударила невыносимая вонь отбросов Чудовищ, которые проносились мимо в темном круговороте жижи. Смерть для Эрика всегда ассоциировалась с этим запахом, так как канализационная труба уносила отбросы не только Чудовищ, но и Человечества, которые каждую неделю собирали старухи, слишком слабые, чтобы выполнять другую работу. Все мертвое и бесполезное сносилось к ближайшей канализационной трубе и сбрасывалось в нее, чтобы не загрязнять и не отравлять воздух в пещерах. И, естественно, человеческие трупы отправлялись туда же.

Эрик снял с тела Томаса все, что могло оказаться полезным, – он неоднократно видел, что именно так поступали женщины, – подтащил его к отверстию в полу и, держа за одну руку, начал осторожно опускать, пока тело не погрузилось в поток. Он повторил все, что ему удалось вспомнить из церемониального текста погребения, завершив его словами: «А посему, о Предки, примите тело этого члена Человечества, Томаса-Капканолома, заслуженного воина, прославленного военачальника и отца девятерых».

Обычно добавлялась еще пара фраз: «Примите его к себе и сохраните до того времени, когда Чудовища будут окончательно уничтожены и мы отвоюем Землю. Тогда и вы, и он, и все человеческие существа, когда-либо жившие, восстанут из канализации и, ликуя, вернутся в наш мир навсегда». Но эти слова основывались на Науке Предков, а его дядя погиб, пытаясь ее ниспровергнуть. Было ли в Чуждой Науке что-нибудь соответствующее этому? И обладало ли оно большей силой или на поверку оказывалось таким же фальшивым? Так что после некоторых размышлений Эрик решил опустить этот кусок.

Он разжал пальцы, и тело дяди, выскользнув из его рук, исчезло в трубе. Томаса-Капканолома не стало; и, как понимал теперь Эрик, он исчез навсегда. Он умер и погребен – вот и все.

Эрик опустил плиту и несколько раз подпрыгнул на ней, чтобы она как следует легла в паз.

Теперь он остался в полном одиночестве. Отщепенец, которому нечего ждать, кроме медленной мучительной смерти. У него нет друзей, нет дома, нет веры. В голове все еще звучали последние слова дяди во всей их циничной откровенности: «Я хотел… хотел стать вождем».

Для Эрика достаточным ударом было уже то, что религия, в которой его воспитали, оказалась всего лишь средством достижения власти, и таинственное Женское Сообщество не обладало никакими способностями предвидеть будущее. Но еще узнать, что причина борьбы его дяди со всеми этими глупостями – не что иное, как обычное тщеславие, преступно безнравственное и заставившее его пожертвовать всеми, кто верил ему, – это уже слишком. Во что тогда оставалось верить, как жить дальше?

Неужели его родители были доверчивее самых наивных детей в коридорах? Ведь они отдали свои жизни – за что? Ради борьбы одного предрассудка с другим, ради интриг одного вождя против другого и борьбы за власть?