Виктория Шваб - Месть [litres]

Она убрала своего мужа – это имело смысл, акт мести. Но еще она убрала его конкурентов . Это не вписывалось в поведение того, кому нечего терять. Нет, так вел себя тот, кто стремился что-то получить. Это были амбиции. А амбиции в сочетании с властью давали очень опасную комбинацию.

Что она натворит, если ее не остановить?

Призрак в его голове был прав – Эли попросил знак того, что еще нужен, что это правильно.

Марселе нельзя было продолжать в том же духе.

И скоро Стелл поймет, если уже не понял, что Эли единственный, кто может ее остановить.

За стеклопластиком прозвучали шаги, и Эли поднял глаза от компьютера, когда Стелл появился по ту сторону стены.

– Вот ты где, – начал Эли, поднимаясь на ноги. – Я просмотрел все кадры операции. Нам, очевидно, понадобится гораздо более индивидуальный подход, особенно учитывая, что они… – Эли замолчал, когда Стелл положил на поднос новый файл с делом. – Что это?

– У нас совпадение по подозреваемому ЭO в двух часах езды к югу от Мерита.

Эли нахмурился:

– А Марсела?

– Она не единственная цель, которую мы отслеживаем.

– Но она самая опасная, – возразил Эли. – И за последние три дня собрала еще двоих. Что мы будем делать с…

– Мы не собираемся ничего делать, – коротко сказал Стелл. – Твоя работа – анализировать файлы, которые я тебе даю. Или ты забыл, что живешь по милости ЭОН?

Эли стиснул зубы.

– В Мерите работают три ЭO, и вы просто их проигнорируете?

– Я ничего не игнорирую, – возразил Стелл. – Но мы не можем позволить себе еще одну неудачную операцию. С Марселой и ее партнерами следует обращаться осторожно. У тебя есть две недели, чтобы придумать этот твой более индивидуальный подход.

Эли остановился.

– Почему две недели?

Стелл замялся.

– Потому что, – медленно сказал он, – именно столько я дал ей на то, чтобы доказать свою ценность в качестве актива.

Эли пошатнулся.

– Вы заключили сделку? С ЭО?

– Мир не черно-белый, – ответил Стелл. – Иногда есть другие варианты.

– Где были мои? – огрызнулся Эли. – Лаборатория или камера – это единственные варианты, которые мне дали.

– Ты убил сорок человек.

– А сколько уже убила она? Сколько еще жизней она разрушит к тому времени, когда вы сочтете нужным ее убрать? – Стелл не ответил. – Как ты мог так сглупить?

– Помни свое место, – предупредил Стелл.

– Почему? – потребовал Эли. – Скажи мне, почему ты заключил с ней сделку?

Но Эли знал. Конечно, он знал. Именно так далеко Стелл был готов пойти, чтобы удержать его в этой клетке, удержать под контролем.

– Что ты имел в виду, – сказал он сквозь стиснутые зубы, – когда ты сказал про ее ценность как актива?

Стелл прочистил горло:

– Я дал ей миссию. Шанс преуспеть там, где ты потерпел неудачу.

Эли остановился. Нет. Открытый файл. Нерешенный случай. Виктор.

– Охотник мой, – прорычал он.

– У тебя было два года, – отрезал Стелл. – Возможно, пришло время для свежего взгляда.

Эли не сознавал, что подошел к стекловолокну, пока не ударил по нему кулаком.

На этот раз жест не был рассчитанным. Это был чистый гнев, сильная эмоция выплеснулась в насильственное действие. Руку пронзила боль, и стена предупреждающе загудела, но Эли уже отстранился.

Рот Стелла дернулся в мрачной улыбке.

– Не буду мешать тебе работать.

Эли смотрел вслед директору, пока стена не побелела, а затем повернулся и откинулся на нее, сползая на пол.

Все его терпение, пресловутое тонкое давление. Земля под ним вздрогнула, угрожая сломаться. Один неверный шаг, и он рухнет, потеряет Виктора и Марселу, и вместе с ними справедливость, любую надежду на свободу. Может оказаться слишком поздно.

Он уставился на тыльную сторону ладони, на единственную каплю крови, что пачкала костяшки пальцев.

– Сколько людей умрет из-за его гордости? – задумчиво спросил Виктор.

Эли поднял голову и увидел, что призрак снова стоит над ним.

Он покачал головой:

– Стелл скорее позволит городу сгореть, чем признает, что мы на одной стороне.

Виктор смотрел на стену, как будто это все еще было окно.

– Он не знает, насколько ты терпелив, – сказал он. – Не знает тебя так, как я.

Эли стер кровь с руки.

– Нет, – тихо ответил он. – Никто никогда не знал.

Джун тихо присвистнула, смывая кровь со своих рук.

Марсела выскочила из пентхауса в своем красном платье, Джонатан потянулся следом, словно тень. Она не сказала, куда идет или когда вернется, не просила Джун поехать с ней. Вот и хорошо. Может, Джонатана устраивала роль верного пса, но Джун предпочитала работать в одиночку. Что, заметьте, было не то же самое, что быть одиноким.

Слишком много тишины, слишком много места. Но безделье и все такое – вот как в итоге Джун по запястья изгваздалась в чужой крови.

Она больше недели не брала новую работу. Не нужно было. Хатч шел последним в ее личном списке, а Марсела составляла перечень препятствий , как она их назвала, – мужчин и женщин, которые, скорее всего, будут противостоять ее быстрому восхождению. Поэтому всякий раз, когда Джун скучала, она просто выходила и избивала несколько человек из этого списка.

Марсела, похоже, не возражала.

Некоторые люди были спичками, немного света и никакого тепла. Некоторые были как печи, море тепла, но мало света. А некоторые были кострами, такими горячими и яркими, что невозможно стоять слишком близко и не сгореть.

Марсела, по разумению Джун, была костром.

Конечно, даже костры в конце концов гасли, задушенные собственным пеплом. Но пока Джун восхищали амбиции другой женщины, и, стоило признать, она действительно наслаждалась.

Не хватало только мягкого смеха Сидни, ее яркой улыбки…

Джун отключила воду, вытерла руки и встретилась взглядом со своим отражением.

Нет, не своим. Ни ее карих глаз. Ни ее рыжих волос. Ни ее веснушек.

Но Джун обнаружила, что все чаще и чаще выбирает этот облик – каштановые волны, зеленые глаза, острый подбородок. Это было странно, держаться за одно лицо достаточно долго, чтобы другие могли его запомнить.

«Оно того стоило?» – спросила ее Сидни той ночью, когда Джун призналась, что отказалась от своего лица, своей жизни, самой себя. Да, стоило, но Джун все равно жаждала признания в чьих-то глазах. Удовольствия быть увиденным, узнанным.

В наши дни она могла стать кем угодно, имея в своем распоряжении миллион нарядов, но старалась не привязываться ни к одному из них. В конце концов, люди умирали, и тогда их облики исчезали из ее шкафа. (Иногда она даже не знала, что они ушли, пока не начинала искать.)

Там гарантированно оставался только один облик, но его Джун не носила.