Сергей Извольский - Молодые Боги. Новый рассвет [СИ]

– Да, – быстро кивнул де Вард, несмотря на целую гамму эмоций, отголоски которых я отчетливо ощущал.

– Когда с катера нас подберет Франц на вертолете…

– За штурвалом будет Мартин.

– …когда нас подберет Мартин, он должен отлететь к месту стоянки яхты и запалить фейерверк в жестяной банке. Взрывпакет, как я заказывал, готов?

– Да.

– После того как взрывпакет будет приведен в действие, я сообщу графине, что мы падаем. И мы с ней выпрыгнем из вертолета.

Теперь – судя по взгляду Де Варда, ему стал понятен смысл моего вчерашнего показательного выступления. Но в его глазах читался откровенный вопрос, поэтому я поднял руку, сжал ладонь черпачком, словно вытягивая из воздуха энергию и через пару мгновений продемонстрировал ему небольшой, напитанный силой огненный шар.

Бельгиец лишь едва расширил глаза, больше ничем не выдав обуревающих его эмоций при взгляде на жидкое пламя, напоминавшее сгусток расплавленного свинца, парящее над моей ладонью.

За спиной едва ощутимо дохнуло холодом, приоткрылась дверь – и в каюте оказалась гостья, появлению которой я почему-то совсем не удивился. Чужое присутствие за тонкой переборкой ощущал давно и догадывался, кто это может быть. Де Вард коротко глянул поверх моего плеча, едва заметно кивнул и поднялся. Не оглядываясь, он развернулся и в несколько шагов оказался у выхода из каюты. В тот момент, когда он закрыл за собой дверь, я встретился глазами с Ребеккой.

Графиня практически не отличалась от своего отражения в Новых мирах. Совершенная подтянутая фигура, широкоскулое, словно выточенное гениальным скульптором лицо скандинавского типа, на котором блестели огромные голубые глаза. Вот только сейчас в них отсутствовал магический зеленый отсвет, постоянно мерцавший в Атлантиде – и к которому я уже успел привыкнуть. Зато зеленым – оттенка спелой майской листвы – было ее платье, под которым, судя по соблазнительно упругому вздрагиванию полушарий груди, больше ничего не было.

Ребекке удавалось сохранять невозмутимой вид, но я отчетливо ощущал ее сильное волнение. Едва наклонив голову, она с поистине кошачьей грацией сделала несколько шагов навстречу и посмотрела на комок жидкого пламени в моей ладони. Поднявшись, я вдруг ощутил исходящий от Ребекки сдерживаемых страх. Она то и дело пыталась заглянуть мне в глаза, постоянно сталкиваясь со своим отражением в солнцезащитных стрелковых очках. Ткань платья на груди аритмично колыхнулась – Ребекка уже настолько испугалась моего молчания, что у нее сбилось дыхание. Впрочем, если бы я не умел ощущать чужие эмоции, по ее виду этого было бы не определить – внешне графиня Аренберг сохраняла абсолютное спокойствие.

Переведя взгляд на огненный шар, я начал понемногу складывать ладонь. Сразу ощутил легкое, едва болезненное покалывание; стоило же только прикоснуться к жидкому пламени, как оно само потянулось к ладони, облипая кожу притяжением. Кисть, по ощущениям, словно погрузилась в комфортно-теплую воду, которая постепенно становилась все горячее. Сильнее, еще сильнее – и вот уже будто бы закипая.

С напряжением я шумно вдохнул через стиснутые зубы – губы моментально ссохлись, как от сильной жажды. Преодолевая себя, чувствуя, как искажается лицо в гримасе боли, все сильнее сжимал одеревеневшие, ставшие непослушными пальцы. Я зажмурился – по ощущениям кисть уже словно варилась в кипятке, пластами слезала кожа, с костей отходило мясо, а сами суставы плавились в чудовищном жаре. В тот момент, когда все пламя исчезло, руку до самого локтя пронзила чудовищная боль – из пустой глазницы хлынули слезы. Сам я согнулся, прижимая к груди и баюкая правую ладонь, не сдержав мучительного стона.

Жжение быстро перешло в плечо – словно под кожу закачали раскаленного металла –но, постепенно растекаясь по всему телу, зачерпнутая энергия остывала. Шумно вдохнув, словно сдерживаясь на той грани, когда в глазах темнеет от недостатка кислорода, я принялся дышать глубоко и часто. Хотя проделывал подобное уже не в первый раз – открыв глаза, с опаской взглянул на правую кисть. Судя по пережитым ощущениям, ниже локтя должен был находиться обугленный обрубок – но с рукой все было в порядке, – более того, исчезла даже черточка недавней царапины.

Прерывисто дыша и понемногу приходя в себя от чудовищной боли, я чувствовал, как по телу растекается тепло впитываемой энергии, одновременно испытывая ни с чем не сравнимую эйфорию. От глубокого дыхания в голове зазвенело, все тело наполнилось легкостью – казалось, я сейчас воспарю в воздух; перед взором забегали искорки – длилось это состояние краткое мгновенье, но, исчезнув, оставило приятное, разливающееся по телу тепло принятой энергии.

Обеспокоенная Ребекка подошла и очень осторожно тронула меня за руку – когда я взглянул на графиню, та не сдержалась и едва вздрогнула. Пересилив себя, она сняла с меня очки, и мы встретились взглядами. Я попытался отвернуться, чтобы хоть как-то скрыть пустую глазницу, но Ребекка осторожно коснулась пальцами моей щеки. Я машинально поднял руку, мягко накрывая ее ладонь своей. Несколько секунд мы простояли, замерев. Ребекка вглядывалась в мой единственный глаз, после чего с легким вздохом облегчения шагнула вперед, крепко обнимая.

Положив левую руку на ее талию, сквозь тонкую, невесомую ткань платья я четко почувствовал удивительно горячее тело. Проведя ладонью по светлым волосам, опустил руку ниже, на оголенные плечи, коснувшись нежной бархатной кожи. Ребекка прерывисто вздохнула, и еще сильнее прижалась ко мне.

Несколько минут мы простояли, замерев в объятиях друг друга. Ребекка понемногу приходила в себя от испуга – увидев демонстрацию с огнем, она серьезно опасалась моей реакции на свою проверку. Я же впервые за последние две недели – с самого момента пробуждения на вилле работорговца Лаэртского – испытывал чувство, отдаленно похожее на спокойствие.

Вновь вернув себе душевное равновесие, Ребекка отстранилась и, взяв меня за руку, повела к дивану. Усадив и положив на столешницу очки, она дошла до бара и принесла два бокала и обычную на вид бутылку. Напоминавшую по виду крымское или абхазское вино – но на своем скудном французском я прочитал название как «Шато Дюар-Милон Ротшильд», с указанным 2012-м годом на этикетке. Слово «Ротшильд» в названии намекало, что стоит вино подороже крымского, но по вкусу значимых различий я – не будучи особым ценителем – не нашел.

– Рада тебя видеть, – между тем глубоким и чарующим голосом произнесла Ребекка. Кивнув, я забрал со стола очки, вновь пряча за черными стеклами пустую глазницу.

– Вино по утрам? – поинтересовался я, приветственно приподнимая бокал и делая небольшой глоток.