Михаил Михеев - Время молодых [litres]

Теперь внутри свежеиспеченной космической станции располагалась база легких сил, где их собирали, тестировали и откуда они ежедневно вылетали на патрулирование, в основном, правда, с целью ознакомиться с будущим театром боевых действий. А в том, что война вновь – и очень скоро – придет сюда, никто не сомневался. И вот эту-то станцию с «Асанаги» и не заметили. Просто потому, что не знали, как ее искать, и вообще не имели ни малейшего представления о существовании подобного объекта.

Впрочем, даже обнаружь экипаж разведчика надежно укрытую от чужих глаз базу, это ничего бы не изменило. Просто потому, что с успехом реализовав второй этап своей миссии, они позорно засыпались на третьем. Впрочем, не их в том вина, просто существуют «неизбежные в космосе случайности». На пути корабля оказался метеорный поток – этого добра здесь хватало, картографировали «рифы космоса» постольку-поскольку и, естественно, в базе данных разведчика информации о нем не имелось. Пришлось уклоняться, а для этого задействовать двигатели и на несколько минут снять с хвостовой полусферы защитное и маскировочное поля. Этого оказалось достаточно.

Станции контроля пространства Нового Амстердама не были вершиной технической эволюции. Но и полной ерундой они, что характерно, тоже не были и подозрительную засветку вычленили сразу же. В том, что разведчики восточников будут пытаться прощупать систему, никто не сомневался, и к подозрительному объекту немедленно стартовал дежурный корвет. Так, на всякий случай. Экипаж «Асанаги» обнаружил его вовремя и принял абсолютно верное решение – дал полный ход. Теперь успеет ли корабль восточников уйти с ценной информацией, или уральский корвет догонит его, решали лишь двигатели.

Возможно, «Асанаги» и удалось бы оторваться от погони. У него имелась приличная фора, а преимущество корвета в ходовых качествах было не столь уж и велико. Однако на пути разведчика встали те самые, не обнаруженные им вовремя истребители, одним своим существованием подписав восточникам приговор.

Когда первая очередь огненными кляксами расплылась по силовой броне, командир «Асанаги» еще мог надеяться на что-то. Но пилоты уральцев были хорошо обучены и умели синхронизировать залпы. Сосредоточенный удар четырех машин в клочья порвал силовое поле и распорол борт разведчика. Японцы успели еще задействовать свои пушки, но это уже был, скорее, жест отчаяния. Вооружение на кораблях такого класса было скорее формальностью и предназначалось больше для самоуспокоения экипажа, чем для серьезного боя. И противостоять атакующим со всех сторон машинам оно просто не смогло. Ну а уральцы не слишком церемонились – пилотов сюда набирали молодых, азартных. Сейчас азарт оказался лишним – окрики с корвета они то ли не слышали, то ли не обращали на них внимания, а о том, что неплохо бы захватить пленных, не думали вовсе.

И все же «Асанаги» дрался до конца. Даже когда пошли вразнос реакторы, экипаж не покинул свой корабль. Конечно, это был всего лишь способ уйти в вечность, но… но предки могли бы гордиться этими людьми, и в те секунды, которые прошли между разрушением корабля и моментом, когда сознание навеки отключилось, командир разведчика успел подумать, что лучшей смерти для самурая придумать сложно.

То, что не удалось экипажу «Асанаги», сделали их коллеги три дня спустя. Они прошли незамеченными и смогли вернуться. Но и эти люди, несомненно, храбрые и достойные, не сумели обнаружить новую базу. Проклятая богами система поглотила один за другим пять кораблей, позволив выбраться лишь шестому, но сохранила свои тайны. И это имело в будущем далеко идущие последствия.

– Вы не находите, Сергей Абрамович, что это было глупо?

– Что именно? – мрачно спросил Гуттенберг, косясь на двух крепких мужчин, стоящих слева, подпирая стену. Просто так стоят, ничего не делают, молчат… Пока молчат. И у каждого универсальный аргумент в любом споре, хоть политическом, хоть теологическом – компактный автомат на плече.

– Пытаться радикально решить проблему, не имея в том серьезного опыта. Особенно в отношении человека, который сильнее вас. Сталь, как ни крути, прочнее золота. Ну, вот честное слово, я ждала от вас более изящной игры.

Громова улыбнулась широко, открыто. Ну да, ей-то легко – сидит в кресле, в раскованной позе, ногу на ногу закинула как еще вместо туфель домашние тапки не нацепила… А вот трое мужчин, Коломиец, Берг и Устинов, напротив, выглядят собранно и холодно. Интересно, почему им так нравится играть в брутальность?

Больше всего Гуттенбергу хотелось встать и врезать по наглой роже этой потаскушки. Но, увы, он хорошо понимал, что ему этого сделать не дадут, зато по голове настучат за такие фантазии сразу и больно. Левая скула капитально ныла, и это обстоятельство лучше всяких слов напоминало о том, что шутки кончились. А вот побрыкаться, наверное, еще можно…

– Не понимаю, о чем вы?

– О том, что вы, Сергей Абрамович, дебил, – поднялся со своего места Коломиец. Сейчас он более всего напоминал вставшего на дыбы медведя и вполне мог напугать кого-нибудь одной своей улыбкой. Если бы, конечно, решил улыбнуться. – Дебил, дебил, куда деваться. Вам же ясно дали понять…

– Василий Петрович, он и впрямь не понимает, – голос Устинова звучал устало. – Его этому просто не учили.

– Ну, так объясните ему, что ли, – Коломиец не скрывал своего раздражения, но все же сел на место. – Я всегда считал, что евреи – умный народ. Выходит, ошибался.

– Евреи-то как раз народ умный, – хмыкнул маршал. – Вон, один до командира линкора недавно дослужился. Это вам не правительство, тут думать надо.

– Оставьте ваш сарказм, маршал. Не до него сейчас.

Устинов вздохнул, пожал плечами и коротко кивнул. И почти сразу Гуттенберг получил хлесткий удар по почкам. Хотел возмутиться, но ему тут же добавили, а потом ударов стало так много, что организм предпочел отключиться. И пришел в себя только после того, как ему в лицо плеснули стакан ледяной воды.

– С-скоты, – прошептал он, не пытаясь, впрочем, подняться. Молчавший до того Берг внезапно усмехнулся, печально и снисходительно:

– Нет, Сергей Абрамович. Мы – не скоты. Мы, если хотите знать, ваши спасители.

– Еще скажите, что я вам благодарен быть должен, – Гуттенберг сплюнул кровью с мелкими осколками зубов, а потом с усилием сел прямо на пол. Вернуться на стул сил уже не хватило.

– Откровенно говоря, да, – улыбнулась Громова. – Мы вас буквально выпросили. Но с условием, что вы все поймете. Вам объяснили, а вот дальнейшая ваша судьбы будет зависеть от понятливости. Вашей понятливости, если уж на то пошло.