Михаил Михеев - Время молодых [litres]

– Жить буду, – неестественно спокойно отозвалась Татьяна. Похоже, она была на грани истерики, поэтому Кольм начал с того, что залепил ей пощечину, а затем, для закрепления эффекта, вторую.

– Как, полегчало?

– Ага. Руки развяжи.

– Без проблем, – тонкая синтетическая веревка способна удержать на весу грузовик, но режется легко, будто специально этого ждет. Два коротких движения ножом – и проблема решена. Татьяна размяла кисти рук, скривилась, а потом вкатила Кольму шикарную пощечину.

– Никогда, – она буквально шипела. – Слышишь? Никогда не смей поднимать на меня руку, – И, без перехода, кинулась ему на шею. – И не смей, слышишь? Не смей оставлять меня одну!

Ну, вот и истерика во всей красе. Да такая, что рубашка на плече моментально промокла. Но времени приводить Татьяну в себя уже не было, в прикрепленном к уху динамике негромко пищал голос Евгении:

– Голубки, я все понимаю, конечно, но к вам направляется еще человек пятнадцать, не меньше. Я их задержу, но не остановлю. Так что прекращайте нежности да выбирайтесь оттуда шустрее.

– Откуда бегут?

– Справа. И слева… Черт, они сейчас вас отрежут!

– Не дождутся, – Кольм с трудом оторвал вцепившуюся, как клещ, девушку. – Татьяна… Тань! Слушай меня. Мы выберемся, обещаю. Но плакать будешь потом, хорошо? Да, такая я скотина бесчувственная, но – все потом. А сейчас бежим!

Чем хороши такие вот здания, так это их приспособленностью ко всевозможным перепланировкам. Обратная сторона медали – тонкие стены едва не из картона, пропускающие звук и разрушающиеся даже от несильного удара. Кольм, волоча за собой Татьяну, буквально проломился через одну, вторую, вылетел в какой-то коридор, пронесся по нему. Лестница – и вниз, бегом. Сзади раздался топот, потом чей-то вопль и шипение, которое бывает, когда что-то очень горячее попадает в воду. Похоже, Евгения время зря не теряла и сейчас, помимо прочего, разворотила из лучемета водопровод. Очень хорошо. Стало быть, там, позади, сейчас паника, и, пока негры не разберутся, кто их обстреливает, погони можно не опасаться. Пара-тройка минут – но им больше и не надо.

У склада, к которому бежал сейчас Кольм, имелись крепкие стены и мощные железные двери. А еще – двое часовых. Пилот, влетев в коридор, сразу бросился на пол и, перекатываясь, выпустил в них последние пули. Затем распахнул дверь. Ну да, все как он и вычислил при наблюдении. Шестеро уральцев, двое, правда, серьезно ранены. Все связаны – пленившие их нигерийцы не посмели распутать очнувшихся пленных, резонно опасаясь, что те могут наплевать на последствия и, до того, как их остановят, успеть открутить кое-кому пустые головы. И с ними генералиссимус! Ха, что интересно, никто его развязывать не собирался, что наводило на определенные мысли касательно любви нигерийцев к своему диктатору. Выдернув у одного из убитых часовых нож, здоровенный, брутальный и не слишком функциональный тесак, Кольм не глядя сунул его Татьяне:

– Быстро, освободи их, а я покараулю.

Забрав у одного из убитых автомат и запасные обоймы, пилот занял оборону, но ни топота ног, ни воплей, ни выстрелов, обычно сопровождающих продвижение толпы придурков с оружием, но без подготовки, слышно не было. В ухе вновь зазвенел голос Евгении:

– Они все еще на втором этаже. Забились в какой-то закуток, мне их там не достать. Похоже, совещаются и решают, что делать дальше. Атамана-то ты грохнул и еще кучу народу положил…

– Это хорошо. Сможешь еще несколько минут не давать им высунуться?

– Постараюсь, – голос Евгении звучал не слишком уверенно. – Только вы там быстрее, а то мне здесь одной что-то неуютно…

– Держись, героиня. Выберемся…

И они выбрались. Даже четверо хорошо подготовленных солдат за спиной в такой ситуации значат многое. Особенно учитывая, что противники – не восточники и даже не местные регулярные части, а сброд. Но Кольму все-таки не повезло. Автомат он отдал одному из солдат, логично рассудив, что, во-первых, безоружным и без этого не остался, а во-вторых, что здесь и сейчас разжиться стволом не проблема. И надо же было так случиться, что, пройдя буквально десяток метров и свернув за угол, он буквально нарвался на очередную группу нигерийцев, которую Евгения не смогла засечь.

Две пули ударили пилота в грудь и отшвырнули назад, к стене, по которой он и сполз, оставляя на белоснежной пластиковой панели кровавый след. Как ни странно, сознания Кольм не потерял. Боль пришла с чуть заметной задержкой, и оставшиеся у него секунды капитан-лейтенант потратил с максимальной пользой.

– Злыдень писюкастый, – слова хрипом вырвались из разом пересохшего горла. И рука пошла вверх с заметным усилием, но это были уже мелочи. Полыхнул фиолетовым пламенем браслет на запястье – и выброшенная им силовая волна раскидала негров в стороны, буквально размазав самого невезучего по ближайшей стене. – Уроды…

Как над ним склонились товарищи, Кольм уже не видел.

Капитан второго ранга Вассерман предавался несвойственному для себя обычно самолюбованию. Ну, в самом деле, разгром, учиненный флоту Нового Иерусалима, превосходил достижения самого Александрова. Как-никак фактически с одним-единственным кораблем разнести такую кучу противников, вооруженных современным оружием, захватив при этом ценный трофей… А ведь операция еще не завершена. То ли еще будет! И тот факт, что основу плана составлял лично Александров, да и корабль у Вассермана был лучшим в освоенном космосе, ничуть не умалял заслуг исполнителей.

Именно поэтому Вассерман и нежился сейчас в огромной, глубокой ванне, с наслаждением куря толстую сигару и прихлебывая из огромного бокала великолепный коньяк. Приятно чувствовать себя классическим сибаритом, особенно когда дело сделано! До сих пор как-то не получалось, но сейчас…

Да, сейчас все выглядело красиво. На авианосце и впрямь не помышляли о сопротивлении, очевидно, впечатленные калибром орудий дредноута и понимающие, что щадить их, случись что, не будут. Да и с чего бы маяться иллюзиями? После того, как уральские корабли ссадили с орбиты весь оставшийся от некогда грозной эскадры металлолом, требование сдаться воспринималось едва ли не милостью богов. Правда, командир авианосца «Таршиш» все же попробовал немного поторговаться. Это было воспринято благосклонно – плох тот еврей, который не попытается хоть что-то поиметь даже в самой поганой ситуации. И дыра, которую уральцы, не дожидаясь конца пространной речи собеседника, проделали в носовой оконечности израильского корабля, лучше всяких слов подтверждала: услышали, поняли, но их аргументы круче. И высадка абордажной партии прошла без сучка, без задоринки.