Кирилл Клеванский - Сердце Дракона. Том 9 [СИ]

Хаджар, пусть и слышал слова Оруна, но не мог удержать их в разуме на достаточный срок, чтобы тот успел их обработать.

Он находился в каком-то странном состоянии. Граничащем одновременно с жизнью и смертью, явью и сном беспамятства.

Хаджар будто находился на перекрестке. И те пути, что вели его к жизни и яви, были такими шаткими, что могли разрушиться от брошенного в их сторону, слишком тяжелого взгляда.

И лишь стоя на месте, Хаджар мог удержаться от немедленного знакомства с клыками хищной, вечно голодной бездны.

Пустоты.

Той самой, что с момента рождения зреет в душе каждого человека.

Той самой, которую каждый заполняет тем, чем может. Кто-то вином и женщинами, наркотиками… так, как поступал Хаджар, которому “повезло” после операции по установки нейросети остаться на Земле.

Кто-то искусством. Другие деньгами. Третье яркими впечатлениями. Четвертые семье и любовью.

Каждый находит свой собственный свет, за которым они следуют по спрятанной во внутренней пустоте дороге, которая все равно вела к смерти. Но смерти такой, чтобы не было больно… нет, не от последнего вздоха, а от осознания того, насколько пустыми были пройденные на пути к смерти дни даже не жизни, а существования.

И теперь, стоя на перекрестке, посреди пустоты, Хаджар вдруг понял, что… его пустота, как бы двусмысленно это не звучало, она – пуста.

В ней не было ничего. Ничего, что могло бы поднять на свои плечи обрушивающиеся пути жизни и яви. И именно поэтому, на их фоне, голодная бездна своими укусами выедала спуск к смерти и беспамятству. Ведь куда проще падать, чем карабкаться.

Она будто нашептывала:

– Иди ко мне… успокойся во мне… я дам тебе…

Но Хаджар, сверкая яркими, стальными глазами, лишь резко отвечал:

– Нет.

И когда Орун в очередной раз замахнулся на него своей палкой, то не стал опускать её на израненное тело. Окровавленное тело Хаджара, лежащее на краю обрыва, уже давно представляло собой лакомый кусок падали.

Взвилась костяная рука Хаджара. Она сдавила горло прилетевшей полакомиться птицы. А затем Хаджар, подтаскивая сопротивляющуюся тварь, скинул на неё камень, раздавивший его ногу и с жадностью впился зубами в её пульсирующую артерию.

Видят Вечерние Звезды – он никогда в жизни не пил ничего вкуснее, чем кровь этой падальщицы.

Слышит Высокое Небо, он еще никогда не ел ничего вкуснее, чем её сырое, жесткое мясо.

Орун опустил палку рядом с собой и хищно улыбнулся.

– А ты из тех, до кого долго доходит, да? Что же… у тебя, говорящее дерьмо, есть пятнадцать минут на ужин и мы переходим к следующей тренировке!

– Второй удар: Обнаженный Меч!

С легким треском раскололся демонический кристал. Алые осколки обретший твердый вид, жуткой энергии посыпались на Хаджара. Они расцарапали ему руки.

Для них рассечь доспехи Зова, превышавшие по крепости некоторые артефакты Императорского уровня, оказалось проще простого.

Капли крови потекли по предплечью Хаджара. Они капали в воду и терялись в ней размытыми, багровыми пятнами.

– Так вот, как это… – из “рук” создания выпал его туманный посох. И еще до того, как коснуться поверхности озера, он исчез. Его развеял бушующий вокруг ветер. Ветер, созданный отнюдь не штормом.

Лишь через удар сердца после того, как Хаджар пробил демонический кристалл, на тот месте, где он стоял мгновением раньше раздался взрыв.

Взрыв столь мощный, что он испарил несколько тонн воды, а затем разбил береговую линию. Двести квадратных метров земли, камней и деревьев попросту стерлись среди хаоса силы и мистерий меча.

Но масштаб эти разрушений мерк по сравнению с тем, что творилось за спиной падающего в воду существа. В момент удара из спину создания выстрелил поток черной, с синим, энергии. Он вырыл борозду шириной в двадцать, глубиной в десять, а длинной в семьсот метров.

И все, что было на пути потока этой мощи, исчезло. Не испарилось, не было уничтожено, не стерто в порошок, а именно исчезло.

Ровная, будто вырезанная скульпторам, борозда, уродливым шрамом расчертившая лес.

– Некоторые из вас, молодых ребят, спрашивают меня, – шептал смотрящий в небо осколок прошлого. Одновременно с тем, как меркло свечение в демоническом сердце – исчезал и сам… Горшечник. – Эй, папаша, что ты имеешь ввиду, когда говоришь, что этот мир прекрасен.

– Что, – Хаджар с трудом смог произнести всего одно это слово.

Из его рта, ушей, глаз и носа текла кровь. Тело слабело. Сердце билось через раз.

Черный Генерал предупреждал его, что этот удар убьет того, кто не постиг Королевство Оружия. Но ведь Хаджар был так близко к нему… так близко. И в то же время – безумно далеко.

– Не верь никому, Dlahi Hadjar, – шептало умирающее создание. – Узнай тайну своего рождения… Узнай кто ты… и никогда не забывай истины, –существо притянуло Хаджара к себе и прошептало ему на ухо. – Все, что обозримо, то не вечно.

Разжав объятья, создание, все еще смотря в небо, упало в воду.

– А как же все эти войны в мире, разве назовешь ты их прекрасными? А как же голод и загрязнения, они тоже не прекрасны…

Осколок прошлого исчез в воде. Там же, куда сейчас падал обессиливший Хаджар, теряя сознание, он вдруг вспомнил, где уже слышал эти слова.

И как, проклятье, он мог их забыть?

– “Вступление Луи Армстронга к “What a wonderful world”! – озарило сознание Хаджара. Нейросеть, будто восприняв это как приказ, запустила в сознании Хаджара старую пластинку.

Пластинку, которая в течении долгих лет позволяла ему, лежа на холодной больничной койке, держаться за луч надежды.

Это была его любимая песня.

Чтобы организм смог вернуться в форму, Хаджару пришлось четыре дня к ряду использовать собственное тело в качестве наживки. Лежа на окровавленном обрыве, он дожидался, пока падальщики или хищные птицы подлетят поближе.

Разумеется, все это время Орун бил его палками. И на этот раз – он делал это в абсолютно непредсказуемой манере.

Он хватал их руками и вгрызался зубами в еще живые, покрытые перьями, шеи. В этот момент его не волновало ни то, как он выглядит со стороны, ни то, что такое поведение не достойно истинного адепта. Он не думал о правилах приличия, о столовых приборах, о том, полезно это или нет. Он не думал ни о чем.

Все, чего он хотел – это жить.

Чтобы жить, ему нужно было есть.

Единственная еда, до которой он мог добраться – птицы, которые прилетели сожрать его самого.

Или он, или они.

Хаджар выбрал себя.

Простые, когда-то очень знакомые мысли. Но, почему-то, сейчас они приходили с трудом. Сквозь плотную платину всех тех многочисленных надстроек, которые прикрывали настоящий мир от взора Хаджара.

Даже в этом суровом мире, где сильные правили, а слабые смирялись, общество все равно сумело создать систему, которая закрывала от Хаджар простоту окружающего.