Владимир Поселягин - Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь [сборник]

Сняв трубку, я сказал:

– У телефона.

Зашедший в кабину удивительно уверенный в себе молодой парень неплотно закрыл дверь, через щель в которую могла пролезть рука, сидевшие и ожидавшие междугороднего звонка группка пожилых и совсем молодых посетителей телеграфа слышали все, о чем говорил парень.

– Привет, бать… да нет, нормально все. Купаемся, загораем. Я, вон, машиной занимаюсь, довожу, так сказать, ее до идеала… Что? Со мной, но они на улице, там цирк, побежали смотреть… Ага… Не понял? Ты только из-за этого звонишь?! Бать, мы с тобой раз и навсегда выяснили момент. Ты для меня сирота! Напомнить, что он сказал, когда я заболел?! А я еще раз напомню. Он сказал: «Это не мои проблемы». С этой мразью я ничего общего иметь не собираюсь. Это ясно?! Так какого, на хрен?!.. Блин, какой, нафиг, еще юбилей?! Да в гробу я твоего отца видел с его шестидесятипятилетием. Батя, хочешь, я тебя реально сиротой сделаю? Ты знаешь – я умею. Пару недель – и все… Даже слышать об этом не хочу. Я все сказал!

Посетители, которые стали невольными свидетелями тяжелого разговора, чутко прислушивались и со значением переглядывались, как будто им было до этого свое личное дело. Пожилая статная дама приложила край платка к уголкам глаз, где набухли слезы.

Минуты две юноша молча слушал собеседника, потом ответил:

– Да, я понял. Когда вас ждать?.. Ага-ага. Ну, я вас встречу на вокзале, вы только заранее телеграмму дайте с номером поезда и вагоном… Хорошо… И еще извини, если нагрубил, сорвался. Довел тут один… Могу предложить альтернативный вариант. Толя тоже твой сын и внук этой мраз… э-э-э… твоего отца… Да нашел проблему! Он тут рядом служит, а с его командованием я договорюсь. Пару недель отпуска гарантирую. Ну, вот и ладушки… Нет, еще не появились, видимо на клоуна смотрят, я когда заходил, там один жонглировал на площади… Да вы все равно через пять – шесть дней приедете, увидитесь еще… Ну все, пока, маме привет передай. Да передай, что я вас люблю.

Повесив трубку, я тяжело вздохнул и буркнул:

– Странно, он же знает, как я отношусь к его родственникам. Почему звонил?

Обернувшись, чтобы выйти, заметил, что дверь оказалась неплотно закрытой. Толкнув ее, я вышел наружу.

Справа находилась длинная стойка с окошечками, где сидели телеграфистки, вряд ли они слышали наш разговор, там шла обычная работа, а вот слева, в небольшом тупичке, находилось девять человек. Кто стоял, кто сидел. Более чем уверен, вот эти-то мой разговор с отцом точно слышали. Вон какие взгляды на меня бросают.

Больше всего привлекал внимание сидевший старик, прямая спина и вид, как будто он тут хозяин. Видимо, глава семьи. На пиджаке старика были орденские колодки и, что привлекало особое внимание, звезда Героя Советского Союза.

Быстро осмотрев всех еще раз, я нахмурился, заметив, как пристально смотрит мне в глаза сидевшая с ветераном пожилая женщина, на лице которой читались следы былой красоты. Кого-то она мне напоминала.

Тряхнув головой, я отошел от кабинок и спросил у соседки:

– Тамара Николаевна, так что вы тут делаете? Может, подвезти вас?

– Книгу редкую завезли, вот я и жду, а подвозить не надо. Мне еще на базар.

– Так и мне на базар надо, тетя Роза целый список дала… А что за книга?

– «Интерны». У меня скоро внук отдыхать приедет, вот хочу ему подарить.

– Да тоже мне нашли проблему. У меня вон в багажнике пара книг валя… лежит. Пойдемте, что ноги оттаптывать, подарю я вам.

– Ну, не знаю, – неуверенно ответила та. Старушка была ушлой и колебалась. Она понимала, что я так хотел купить ее молчание, вот и выбирала, стоит ли книга этого или нет. Видимо, придя к какому-то выводу, она в подтверждение кивнула.

Народ постоянно то выходил, то заходил в большое помещение телеграфа. Я на скрипевшую пружиной дверь бросал изредка взгляды, скорее по своей оперской привычке, чтобы держать ситуацию под контролем. Поэтому когда меня кто-то схватил за воротник и банально поднял под треск ниток, даже как-то растерялся.

– Я тебе где велел быть?! – рявкнул кто-то над ухом. В это время мой воротник остался в руках неизвестного, а я мягко приземлился на ноги и мгновенно развернулся, становясь в стойку.

Передом мной стоял гориллоподобный мужик лет тридцати пяти – сорока, под два метра ростом, со сросшимися бровями, в легкой летней одежде. В руках он держал обрывки рубашки, которая уже стала сползать с моих плеч.

Горилла явно была удивлена.

– Извини, я тебя принял за своего сына.

– Я тебе сейчас твое извини в глотку забью, – с трудом сдерживаясь от злости (меня аж трясло, вот на ком выпущу зло, спущу пар), прорычал я и, подпрыгнув, нанес удар ногой в подбородок громилы.

Закрыться тот не успел, голова дернулась, запрокинулась, изо рта брызнули капли крови на потолок, и обломок зуба, дав пару рикошетов, упал на пол. Секунду постояв, громила закатил глаза и с грохотом упал на спину.

Сбросив обрывки рубашки, я задел рукоятку пистолета, который у меня был заткнут за пояс. Достав его, убрал в карман брюк. Пээм вполне поместился. Схватив громилу за рубаху, я приподнял его и прислонил к колонне. Пока я замахивался, оставшийся без поддержки громила в последнее мгновение шлепнулся обратно на пол, а я, не успев сдержать удар, снес покрытие колонны. Обломки плитки брызнули в разные стороны.

– Вот урод, – потряс я рукой. Она у меня хоть и тренированная, кирпичи ломаю без проблем, но удар был неожиданным. Я-то рассчитывал на мягкую дробящуюся под кулаком кость. – Н-на!

Пройдясь ногами по почкам громилы, я отошел в сторону и стряхнул с левой руки остатки рукава, после чего осмотрелся. У громилы уже суетились те, кто слышал мой разговор, и бросали на меня сердито-испуганные взгляды.

В это время в помещение зашел очередной посетитель, пропустив внутрь одну из моих дочурок.

– Папа? – завертелась та.

– Что, солнышко? – ласково спросил я.

Заметив меня, та радостно взвизгнула, подбежала и повисла на моих штанах, стягивая их и тараторя при этом:

– Папа, мороженое. Купи-и-и!

– Так вы только час назад по две порции съели, ничего у вас не слипнется? – поднял я дочурку на руки.

– Нет, – категорично ответила та.

– И я отвечу: нет. Вечером пойдем в цирк, тогда посмотрим, а слишком часто мороженое есть нельзя. Горлышко заболит, купаться не сможете, – втолковывал я дочурке.

– Ну-у-у, – захныкала та.

– Я сказал нет, и точка.

Женя сразу успокоилась, она уже знала: если нет, значит – нет. Вместо этого она завертела головой, разглядывая смотревших на нас посетителей.

– Я милицию вызвала, – пискнула из-за стойки телефонистка.

– Ага, правильно, – кивнул я и, спустив дочку на пол, велел ей позвать Тому или Лиду и выпустил на улицу. Дверь, да с мощной пружиной, была не по силам трехлетней крохе. Через минуту Лида принесла мне из машины запасную рубаху.