Александр Богданов - Русская фантастика – 2019. Том 1 [сборник litres]

Сейчас, кроме музыки, доносились звуки поцелуев.

– А вот здесь живет старушка. Может быть, она думает, что подкармливает мышку, но оставляет для меня еду. Помнишь ту геркулесовую кашу, что я недавно приносил? А вон решетка на кухне Вероники. Смотри.

Вера сидела за столом и читала письмо.

– Я тебя слышу, гость, – сказала она, не оборачиваясь. Ее голос был неожиданно веселым. – Представляешь, он просит у меня прощения. Как думаешь, простить?

– Простить, – тихо сказала Мари.

Я подмигнул притаившемуся на потолке пауку, аккуратно просунул медальон сквозь решетку и опустил на кухонную мебель.

– Ты нашел его! Не может быть! – вскрикнула Вероника.

Но мы с Мари уже скрылись в глубине тоннеля.

– А еще она оставляет для нас вкуснейшие хлебные крошки и молоко, – сказал я.

Мари отвела от лица платок, опустила мою маску и поцеловала меня в губы.

1986, август

Душно… Было по-питерски душно. Воздух, густо замешенный на утреннем тумане с Невы, дневном смоге, вечернем запахе прогретого асфальта и еще на чем-то неуловимом, крепко обнимал прохожих.

С улицы Салтыкова-Щедрина Славка повернул на Литейный. Позади остались величественный Дом офицеров, похожий на торт Преображенский собор, памятник Некрасову, кружевной фасад центрального лектория. На углу, на пересечении Невского с Владимирским, – буква Г сорок девятого дома. Красноватые стены, полукруглые окна и тяжелая дверь – вход в «Сайгон».

Уже лет двадцать строгие мамы заклинали подросших сыновей и дочерей держаться подальше от этого злачного места. Начиная с конца шестидесятых здесь собиралась питерская богема. Художники, писатели, музыканты, наркоманы и фарца, студенты и просто бездельники – молодые и не очень. В «Сайгон» шли стиляги, хиппи, рокеры, рафинированные кочегары и дворники. Мальчики и девочки из хороших семей тянулись в «Сайгон», как сельдь на нерест. Сюда убегали от одиночества. Здесь писали стихи, читали конспекты, обменивались самиздатом, влюблялись и собирали деньги на выпивку.

Мамы заклинали, а дети, разумеется, поступали по-своему. Новые и новые поколения юнцов протирали штаны на низких подоконниках «Сайгона», которые использовались как скамейки. Сидя на них, пили кофе и вели умные беседы, узнавали о квартирниках и глазели на своих кумиров.

Славка толкнул тяжелую дверь и шагнул вперед, прищуриваясь. Желто-белым светили и подмигивали засиженные мухами длинные лампы дневного света. Похожие на паруса шторы наполовину закрывали окна. Зал казался вдвое больше оттого, что отражался в дальней зеркальной стене – говорили, что за ней прячется конторка с многочисленными микрофонами.

У стойки Славка разглядел Боба и направился туда, лавируя между столиками и редкими еще посетителями. Жизнь в «Сайгоне» начиналась после пяти, когда приходили завсегдатаи. По утрам в кафе заглядывал случайный люд, с полудня до часу завтракали книжные спекулянты-перехватчики с Литейного. Затем обычная публика пила кофе – часов до четырех. Сейчас вечер только расходился, набирал градус.

Славка добрался до стойки и хлопнул Боба по плечу. Тот обернулся всем корпусом, распахнул руки, заголосил комично:

– Сколько лет, сколько зим!

– Пойдем за столик, пока свободно, – предложил Славка.

– Пошли. Ты с нами, Пат? – повернулся Боб к стоявшей рядом девице, которую до этого загораживал от Славки.

Девица оказалась… Ох, и оказалась! Славка даже сглотнул непроизвольно. Стриженная «под пажа», высокая. Тоненькая, но не тощая – изящная, как фарфоровая фигурка, сахарно-белокожая.

– Я тебя здесь не видел раньше, – сказал Славка, едва уселись.

– Видел. Но не замечал. Я была с Вольдемаром.

– Вот как? – Вольдемаром звали модного скульптора, специалиста по бюстам вождей. – И где Вольдемар?

– Кто знает. – Пат пожала плечами и вдруг взглянула на Славку в упор черными, вполлица глазами. – Я больше не с ним.

Славка чувствовал, как тонет к чертовой матери в этих глазищах, как затягивает омут неведомого и знакомого откуда-то, почти родного.

– Споешь? – подняла бровь Пат.

Славка кивнул. Боб молча подал ему гитару. Пальцы легли на привычные гриф и деку. И что-то включилось само собой. Славка был аккордом и словом, нанизывал мир на струну и повелевал им. Он целовал в губы жизнь и чувствовал, знал – все еще будет, будет…

И все было. Квартирник у Люды Лосевой, и податливые плечи Пат, и лютый мороз зимы восемьдесят шестого – были. Были вечера в «Сайгоне», полуподвальные концерты в занюханных районных ДК, ментовские облавы. Были демонстрации в девяносто первом, и стихийные концерты на площадях, и пьянящая мысль: «Вот теперь…» Были кипящие ртутью стадионы, и девичий визг в залах, и девичьи же драки у гримерок. Первая, она же последняя, «дорожка». Были похороны – Сашины, Витины, Янкины, Сережины. Стук земляных комьев и недоумение: «Как же так? Куда?..» Были повторяющееся рефреном мамино «Скоро тридцать, Славик» и чудесным образом упорядочившая быт и бытие Оля. Был нескончаемый гастрольный «чес» по стране… Все было.

2011, сентябрь

В дверь гримерки стукнули.

– Вячеслав Михалыч, время.

– Вижу! – отозвался «Вячеслав Михалыч», с трудом удерживаясь от желания хорошенько потереть глаза. Морда лица нарисована, и нечего по ней елозить. Сегодня не просто концерт – юбилей с кучей приглашенных музыкантов, которыми нужно рулить, съемка для первого канала… За осветительскую схему и аппаратуру можно не волноваться – ребята мышей ловят. Осталось самому нормально отработать.

На сцене Славка осмотрелся. В зале – публика в пиджаках, упакованные гражданки средних лет. Аранжировка зазвучала плавно, потом запульсировала ярким крещендо. Обычно еще на проигрыше, с первых же тактов, начинался свист, с первых слов начинали подпевать, потом затихали – чтобы не упустить. Сейчас помалкивали. Что ж, огромный зал «Олимпийского» поднять непросто…

Через служебный вход Славка выбрался на улицу и жадно вдохнул. Отыграл, с музыкантами попрощался, дальше администратор разберется. На банкет не хотелось. На Ленинградский теперь, ночь в поезде – и дома. Славка выбил сигарету из пачки, прикурил. Ночная Москва ухмылялась лукавой шалавой, подмигивала галогеновыми глазами…

Дома, как всегда, был порядок. Идеальный – ни пылинки. И, как всегда, было тихо, светло и уютно. Оля умела поддерживать чистоту и понимала толк в домашнем комфорте. Она вообще много что умела и во многом понимала толк. И вкус у нее был прекрасный, лучше, чем у Славки, намного лучше и тоньше.

Гостиная пепельно-белого окраса, кажется, в стиле «модерн», картины на стенах – кисти молодых художников, пока неизвестных, но непременно талантливых и амбициозных. Славка не сомневался, что через пару десятков лет каждая будет стоить приличных денег. Полотна были тщательно подобраны – так, что вместе составляли ансамбль.