Сергей Семенов - Метро 2033: Холодное пламя жизни [сборник litres]

– Патрон, – сказал Убер с непонятной интонацией. Поднял голову. – Неужели тот самый?

– Тот самый.

Убер даже потрогал его пальцем. Хмыкнул, лег обратно, закинул руки за голову. Закрыл глаза. Наташка растерянно заморгала. И это все?!

– Убер… – позвала она. – Он и правда волшебный?

– Девочка, этот патрон я сам тебе в карман положил.

– Что?! Как?

Она вспомнила, как Убер помог ей подняться в тот раз. Получается, именно тогда он проделал свой фокус.

– Зачем?!

– Иногда чудо нуждается в проводнике, – ответил он туманно. – Понимаешь? Когда-то древние люди придумали истории, чтобы передавать друг другу знание, как убить бизона… Но иногда нужно рассказывать истории не только о том, как лучше охотиться на бизона. А о том, какой красивый этот бизон. Или какой опасный. Или о том, что бизон думает. Или о том, что охотник думает о бизоне. Не все истории практичны. Возможно, самые лучшие истории как раз о том, что не имеет практического смысла. О волшебстве и храбрости. О справедливости.

– Что? – Наташка поняла, что окончательно запуталась в словах Убера. Но ведь этот патрон действительно спас им всем жизнь? Или нет?

– Не все мои истории правда, – сказал скинхед. – Так понятнее?

– Нет?

– Не все. Но некоторые – даже больше, чем правда, – Убер открыл один глаз и подмигнул ей. Наташка не выдержала и прыснула.

– А теперь иди отдыхай, – сказал скинхед. – Скоро выдвигаемся – и вы, и мы. Кстати, знаешь, как зовут твоего Кузьмича? Константин Кузьмичев. Костя. Мы с ребятами посовещались и решили, что он пойдет с вами – в этот раз, вместо вашего Святослава. Твой отец согласен.

– Костя? – она вдруг поняла и открыла рот. Так вот откуда ожог на лице! И седина… и шрамы…

– Да, – сказал Убер. – Чудо делают люди. И справедливость несут люди. А патрон… это всего лишь патрон. Но офигенная история, верно?

– Да, – сказала Наташка. – Да.

– Тринадцать.

– Чего?!

– Что слышала.

– Прошлый раз было восемь…

– И другое кое-что было.

– Пошел ты, гандон.

– Ну и вали, откуда приползла, сука.

– Ладно. Ладно, хорош. Вот.

– Умница дочка.

Чвякнула липучка набедренного подсумка и в стиснутую затертой кожей перчатки ладонь ссыпалась горсть драгоценных патронов. Как знала, что заначка сгодится.

– Подавись.

– Уй-уй, какие мы. А может…

Лицо не знакомо. Видимо новенький. Не выдержала, схватила за слипшуюся от жира бороденку, двинула сначала в морду лбом, потом в пах коленом… Хрустнуло. Зазвенела по бетону рассыпавшаяся «валюта». Всхлип, мат, перегар…

Перегар… Эхо того, что мы однажды пили, под названием «жизнь».

– Грххх… Ах ты ж ссука!

Прилетело прикладом. Рухнула…

Спазм…

Сапогом по ребрам.

Тишина…

Никого.

Хорошо.

Так бы всегда.

Навсегда.

Никто точно не знал, откуда она приходила.

Но каждый раз именно с той стороны. Из того района изнасилованного войной, укутанного низкими тучами Питера, где априори ничего не «росло». Не могло быть и выжить. Слепые коробки да пересушенное озеро «Долгое», которое так когда-то любили все местные. Королев, Сикорский. Гордый Комендантский аэродром…

Когда-то давно.

Тогда. В другой жизни. Тысячу лет назад… А, нет.

Всего двадцать.

А она все приходила. Не часто. То раз в пару недель, то два за три месяца. На что жила, чем питалась, – была загадка на фиолетовой ветке питерского метро, когда-то бывшей оранжевой, а теперь еще и конечной. Все знали, что на «Коменде», окраина же, на тот момент вообще располагалось последнее депо. Ан вот нет. Приходила же. Значит, кто-то был. Одной выжить просто невозможно.

Пошлину ставила исправно. Иногда, когда не хватало, стиснув зубы и обхватив за шею, сопела, вжатая в стену тоннеля с одним из дежурных, кому на жеребьевке повезло с проволокой покороче. Но в целом ни проблем, ни забот. Девка правильная. Ладная. Молчаливая. Платит-таскает. Таскает-платит.

Кто? Куда да откуда? Не все ли равно.

Но в этот раз мародерившая шалава реально перегнула палку.

Струя ледяной вонючей воды хлестко ударила по лицу, как лопатой, заставив надсадно закашляться. По ребрам словно саданули пилой.

– Спящая красавица, – насмешливо поинтересовался голос, постепенно обретавший знакомое звучание. – Добро пожаловать в дерьмовый мир обратно.

– Где я?

– В гостях. Только ведешь себя невежливо.

Ферзь, ну конечно. Следовало догадаться.

С невероятным усилием Ксюше удалось подняться на четвереньки. В висках тут же застучало, к горлу подкатила тошнота. Мокрая девушка судорожно закашлялась. Заржали. Несколько. Когда немного отпустило, она осторожно оторвала руки от пола и выпрямилась, сидя на коленях и еще не решаясь встать с разящего мочой пола технического сортира. Неверными движениями быстро ощупала плотно обтягивающий тело термокомбинезон. Вроде не насиловали. Хоть в этот раз. Рюкзак, оружие и пояс с подсумками, конечно, исчезли. Запястья шнуром перевязаны.

– Трусы на месте, – словно прочитав ее мысли фыркнул знакомый голос, и Ксюша наконец посмотрела на Ферзя, кулачками убрав с лица налипшие волосы.

– Заткнись, – хрипло огрызнулась она.

– Велкам, – отсалютовав зажатой меж пальцев незакуренной самокруткой, ответил облокотившийся о спинку развернутого задом-наперед стула Ферзь.

И почему он всегда напоминал ей Гармаша?! Был в прошлом такой актер. Хоть ей тогда и стукнуло всего-то шесть, а вот волевое, словно высеченное из гранита лицо незнакомого человека она почему-то запомнила. Ох как ей это качество потом пригодилось. Папа любил с ним один фильм, «Охота на пиранью», и все катал и катал его на компьютере… Или это была не ее жизнь? Ах, как бы хотелось.

И еще эти глаза из-под густых бровей. Всегда исподлобья. Умные, волевые, жестокие. Страшные. Только с ним когда-то она поняла, что такое настоящий мужик. А ведь в отцы годился. Когда-то она его любила, льнула. Теперь ненавидела лютой, всеобжигающей ненавистью, от которой ехала крыша и сводило скулы. Или… Никаких или. Правду говорили, что от любви до ненависти один шаг. Хоть и правда сейчас понятие относительное.

– Чего хотел.

– Я чего хотел? – искренне удивился мужик и переглянулся с двумя мордоворотами (один был тот самый с бородкой, нос у него налился лиловым и был похож на картошку – хорошо вмазала), в руках у одного из которых было пустое ведро. – Это ты чего моих пацанов обижаешь?

– А нехрен пошлину задирать.

– Я?

– У того вон спроси.

– Сколько.

– Тринадцать.

Ферзь повертел самокрутку в руках, неторопливо закурил, выдохнул. Не оборачиваясь спросил.

– Это правда?

– Ферзь, я… Николай Борисович, – замямлил рыжебородый и тут же рухнул от звонкого удара ведром по лицу.