Айя Сафина - Падальщики. Восстание [СИ]

— А нельзя ей просто вскрыть мозг и глянуть, что там внутри?

Кейн взглянул на меня тем самым взором, которым он одаривает тупых солдафонов.

— Мы ее не калечить хотим, и уж тем более не убивать. Мы хотим ее изучить.

Я воздела руки вверх, мол, я просто предложила.

Можно было еще много чего поспрашивать у Кейна, но я не любитель тянуть за яйца, просто потому что у меня их нет, а потому сразу перешла к сути дела.

— Кейн, мне нужна твоя помощь.

Теперь же он поднял на меня взгляд, обещающий все его внимание. Всем своим видом я демонстрировала безотлагательность вопроса, как и его серьезность. Кейн отлично читает лица людей, а потому сразу же оставил развлечения с Лилит и покинул бокс.

Он вытянулся передо мной во всей своей статности. Какой же он соблазнительно высокий! Нравятся мне такие.

— В чем дело? — спросил он с напущенной важностью.

Я повернулась к нему спиной и бесцеремонно задрала футболку на плечи.

— Это нормально? — спросила я.

Мне казалось, прошла целая вечность прежде, чем я почувствовала прикосновение его ледяных пальцев. Мурашки пробежали по спине, а потом направились в трусы с Человеком-Пауком на заднице, я мысленно шикнула на этих гуськовых бестолочей, и они тут же испарились, не добравшись до цели. Не хватало еще сделать Кейна объектом своим сексуальных фантазий. Там уже есть Сквидвард ( вредный осьминог из мультфильма «Губка Боб Квадратные Штаны» ), место занято! Но Кейн был настойчив в своем стремлении скинуть носатого осьминога с пьедестала: он надавил, пощупал, рассматривал шрам так близко, что я почувствовала его дыхание на лопатке. Может, мне повезет, и он меня еще и лизнет?

— Я возьму образцы, — наконец ответил он.

Я тяжело вздохнула и поникла. Дерьмовый ответ. Если бы все было в порядке, он бы отправил меня спать в обнимку с подушкой, в которой я бы представляла его голый торс. Но он собирался изучать мой шрам, а это означает, что я права. Со мной происходит нечто необъяснимое, я это чувствую даже без ноющего шрама. Мое болезненное самоощущение тому доказательство. Но я стояла и покорно ждала его вердикт, будто он мог принять решение жить мне или умереть. Я слушала, как он звенел пробирками, щипцами, шпателями, и все это время мы оба молчали.

Я взглянула на него украдкой и поняла, что он не хочет смотреть на меня, как обычно не любят смотреть на смертельно больных.

— Ты уже видел подобное? — спросила я, решив начать экзекуцию сама.

Кейн вернулся ко мне со шприцами и колбами.

— Да, — сказал, как топором взмахнул.

— Что это, Кейн?

Я пыталась звучать уверенно и спокойно, мол, не боюсь рака молочных желез, у меня все равно груди без надобности висят.

Кейн тяжело вздохнул, а потом взглянула на меня такими глазами, что мне захотелось провалиться.

— Тесса, ты превращаешься.

Я перестала дышать. А потом вроде начала опять и снова перестала, а потом снова задышала, но очень грузно и неровно, как если бы страдала сердечной аритмией. В который раз Кейн вводит меня в когнитивный ступор, когда мозг конфликтует с новыми фактами, потому что старые ему нравились больше.

Я была ошеломлена! Ведь еще месяц назад я проснулась человеком после укуса и меня заверили, что я избежала участи бегать полуголой и безумной по лесу.

— Но… ты же сказал, что у меня тоже есть мутация, — я родила умную мысль спустя минуту.

— Она есть, но неполноценная, — ответил он тут же.

Э, так не пойдет! Если у тебя уже есть заранее заготовленный ответ, то это нечестно! Видимо, мое замешательство, медленно трансформирующееся в гнев, отчетливо проступало в хмуром взгляде, потому что Кейн начал объяснять:

— Это как раз то, что я пытаюсь изучить в настоящий момент. У нас у всех разный набор мутированных генов, и когда я пытаюсь выделить в них какую-либо классификацию, то это заранее ведет к тупику с миллионом возможных объяснений тех или иных комбинаций. Но если сравнить ДНК зараженных и наше ДНК и оценить изменения в процентных соотношениях, то… здесь прослеживается четкая грань.

— Что это значит? — голос вдруг подвел меня и охрип.

— У всех нас процент мутированных зараженных генов больше девяносто пяти. У Томаса девяносто семь, у меня девяносто шесть, у Боба девяносто девять. Этого достаточно, чтобы оставаться человеком.

— То есть не все зараженные гены подверглись мутации? Но это же означает, что мы все можем превратиться!

— Нет, не обязательно. Оставшиеся немутированные зараженные гены вносят минимальные изменения, которые мало проявляются после заражения, мы можем о них даже не подозревать. Например, селезенка работает немного в другом режиме, поджелудочная выделяет меньше сока или уровень анемии чуть выше. Из-за быстрых темпов регенерации, которые приводят наш организм в стабильную норму, эти изменения незаметны.

— То есть, — я сглотнула от наступающей паники, — чем меньше процент мутированных генов, тем больше мы похожи на зараженных?

— Дело не в похожести. Я думаю, есть какой-то определенный процентный порог обладания мутированных генов, ниже которого процесс превращения неизбежен.

Я снова сглотнула перед следующим вопросом.

— И каков мой процент?

— Восемьдесят четыре.

Тяжелый выдох сам вырвался из моих легких, и паническое дыхание уже было не остановить. Но мозг продолжал лихорадочно сопротивляться роковому факту.

— Но… каков этот порог? Я имею в виду, неужели моих восьмидесяти четырех процентов недостаточно, чтобы оставить меня человеком? Почему я превращаюсь? Ведь восемьдесят четыре это хороший показатель, это больше половины!

Я звучала, как истеричная девочка, и самое ужасное, я понимала, что звучу, как истеричная плаксивая девочка, но меня было не остановить. А как бы вы себя повели? Сначала вам говорят, что вы чудом выжили, а теперь объявляют, что болезнь просто оттянулась на время! Вот тебе сладкий пряник, но когда ты его доешь, то умрешь от сахарного диабета!

— Я не могу назвать порог. Это может быть девяносто четыре или восемьдесят пять процентов. Сути это не меняет. Твоя ДНК медленно поддается вирусной.

— И у кого же ты видел подобное?

— У самых первых зараженных.

— То есть я тоже превращаюсь, просто медленно?

— Мне жаль, но это так.

Я так и села перед Кейном на край стола с задранной до плеч футболкой, закрывая груди руками крест-накрест. У меня не было слов, не было сил поражаться, не было сил сопротивляться роковому факту. Я как будто опустела. До меня медленно доходил факт того, что каждый день я теряю частицы человечности и превращаюсь в монстра.

— Тесса, еще не все потеряно.

— Ой, да ладно тебе, Кейн! Ты сам-то в это веришь? — я буквально выплюнула ему в лицо обвинения в обмане, даже голос повысила, потому что была безутешна, как принцесса, потерявшая корону.