Айя Сафина - Падальщики. Восстание [СИ]

Я не хочу возвращать к жизни ни Фармчейн, ни Сандоз, ни олигархов, ни военных диктаторов. Я хочу похоронить их под грудами миллионов разлагающихся трупов, что они породили, хочу, чтобы они мучились в аду до скончания веков. Но я хочу вернуть Лилит, ее маленьких детей… хочу вернуть Кристин. Я буду бороться за тех людей, которые стали жертвами кучки ненасытных варваров, поглотивших целую планету для того, чтобы в конце концов умереть от прожорливости.

Рыдания Лилит затихали, и мой взор уловил изменения в ее бешено скачущих мозговых ритмах. Сыворотка прекращала действие, вирус отвоевывал поле битвы обратно, восстанавливая свой гомеостаз. Энцефалограмма демонстрировала постепенное снижение активности мозга, пока шестнадцать разноцветных линий не вернулись в привычный монотонный ритм.

— Тесса, уходи оттуда! — немедленно скомандовал.

И поразился тому, насколько хрипло прозвучал мой голос.

Тесса очнулась и вышла из ямы отчаяния, вытерла мокрое от слез лицо ладонями, а потом подошла к Лилит, обхватила ее лицо руками и взглянула той в яркие голубые глаза.

— Помни о своих детях! Помни это чувство! Держись за него! Оно вытащит тебя из безумия! — проговорила Тесс, надеясь, что Лилит поймет ее.

Ровные линии энцефалографа доказывали, что слова Тесс остались неуслышанными настоящей Лилит, и когда Тесса запирала дверь бокса, Лилит уже снова впала в безумие. Она забыла про кулон, который продолжал висеть у нее на груди, как оскверненная святость, и снова прыгала по боксу, рыская в поисках знакомых запахов.

В лаборатории вдруг стихло. И еще долго никто не мог произнести ни слова, потому что мы вспомнили всех, кого потеряли, вспомнили бездонную пустоту и ноющую боль в груди, о которой так старались забыть. Мы все потеряли кого-то. Мы все сироты. Мы забыли, что такое родительская любовь, любовь супруга, любовь детей, а Лилит своим чудовищным ревом нам напомнила. Она оплакивала своих потерянных малышей. Возможно, она даже сама убила их. Это жутко! Это чудовищно! Но даже зная, что здесь в этом мире ее ждет полная разруха, ужасная правда, невыносимая боль, Лилит готова вернуться. Она где-то там, по-прежнему живая и прекрасная. И она ждет, когда мы спасем ее из небытия.

— Вытащи ее оттуда! — сказала Тесса.

Я не сразу понял, что услышал ее слова. А когда мозг переработал их, не смог ничего ответить. Кроме как кивнуть.

Мы смотрели друг на друга, полные ненависти на самих себя за то, что уподобились человеку из прошлого и пытались делить авторитет, известность, поддержку сторонников, совершенно забыв о том, ради чего мы все здесь собрались. Взглядами мы обменивались всем: извинениями, прощениями, печалью, утешением.

Тесса тоже потеряла дорогих ее сердцу людей, просто не говорит об этом. Как и я. Как и все мы. Этот жестокий факт мы просто сделали частью обыденной реальности мира после конца света, когда не осталось ничего, кроме боли и скорби.

Весь мой эксперимент перестал быть рутиной чередующихся исследований, научных достижений и препарированием подопытных зараженных. Он превратился в горькую жизнь. Нет больше ни здоровых, ни инфицированных. Есть только люди, которые уничтожили свой рай из-за глупости, из-за жадности, из-за собственного эгоизма. Есть только люди, которые раскаиваются в содеянном и отчаянно пытаются вернуться к жизни.

14 января 2072 года. 08:00.

Калеб.

Штурмовать две Зоны военного блока пятью десятками солдат — перед нами стояла практически невыполнимая задача, поскольку каждая Зона охраняется похлеще райских врат. И если бы Триггер не облегчил нашу участь кодами разблокировки дверей и своей ключ-картой, шансов выполнить миссию успешно не представилось бы.

— Все готовы? Пора разбить это киндер-яйцо! — послышался бодрый голос Фунчозы в ухе.

Я слышал его в наушнике, а также рядом с собой. Мы с ним и Антенной командовали тремя отрядами: Васаби, Маяк и Тесла, задача которых прорваться через запасные ворота Зоны Браво в генеральский отсек и устранить угрозу истребления десяти тысяч человек, подведя черту эре Генеральского режима. На наших плечах зиждется основная часть миссии. Все, что делалось до этого момента: шептания за дверьми, тайные встречи, споры над техническими планами Зон, соевые брикеты на чертежах, изображающие наши отряды, тренировки на симуляторах, скрытно имитирующие будущие тактики нападения — все это было подготовкой и разминкой к реальному тесту наших стратегических способностей, боевых навыков и умений выживать посреди враждебного к человеку мира.

Совершить военный переворот — идея, которая вслух укладывается в три слова, а в реальности не укладывается даже голове. Я до сих пор с трудом принимаю факт того, что стою во главе мятежа, про который только в учебниках читал, и уж никогда бы не подумал, что однажды стану героем подобной революции, когда народ доведен до такого глубоко отчаяния, что перешагивает через мощный моральный барьер убийства себе подобного и берет оружие в руки, чтобы напасть на того, кого еще вчера считал богом. Это предел. Это грань. Это край, за которым ждет лишь безжалостная пропасть. Посреди смертельного анархического мрака ты либо сгинешь безвозвратно, либо проложишь мост из трупов врагов и преодолеешь критический рубеж. Говорят, законы природы жестокие. Но ничто не посоперничает с людским миром в садизме.

Я сижу в коридоре, сжимая винтовку в руках, как если бы собирался в бой с зараженными. Я с ужасом осознаю, что всего пара минут отделяет меня от первого выстрела из автомата, и целью его станет не безмозглый кровожадный монстр, а солдат, с которым мы каждое утро завтракаем в одной столовой. Вот он — порог восстания. Вот он — мой барьер братоубийства. Вот она — дверь, пройдя которую, я навсегда изменюсь, потому что пролью кровь брата ради собственного выживания. Я никогда не забуду этот момент, он впечатается мне в память, как родимое пятно — несводимое, отчётливо черное, исчезающее лишь с гниением плоти. Оно станет меткой рубежа, изменившего мою жизнь безвозвратно. Я сожгу все мосты к прошлому, назад пути не будет, потому что пулю не остановить, а смерть бесповоротна. Впереди лишь будущее неизвестное, загадочное, пугающее, но в то же время наполненное надеждой на светлое. Садизм людского мира характеризуется вечным беспощадным противоречием: светлая надежда заставляет окропить ее сырой кровью, чтобы не потухло священное пламя жизни.

Это мой ад: попасть в бесконечную временную петлю с кровопролитием людей, обманутый всеобщим убеждением в том, что успех требует жертв. Сколько их будет? Как долог будет путь? Никто не знает. А я продолжаю из раза в раз убивать людей, надеясь, что в один прекрасный день этот кажущийся недосягаемым успех все же наградит меня своим приходом, просто потому что не могу остановиться и перестать верить, не могу принять факт того, что я стал убийцей напрасно.