Павел Токаренко - Мертвая вода [сделано из исходника, недоформатировано]

– Послушайте, я здесь недавно. Если я зашел куда-то не туда, то могу и уйти. Извините меня за вторжение!

Кирилл повернулся и обнаружил, что путь перекрыт: сомкнувшись стеной, стояли солдаты.

– Не так быстро, бронекопытный. Мы тебя немного вежливости поучим, а потом и отпустим…

Громадная пятерня развернула Кирилла, кулак размером с пивную кружку взлетел к плечу. Кирилл успел заметить удар, но сблокировать или уклониться не смог, до того быстрым оказался грузный и неповоротливый с виду гаупт-ефрейтор. Все, что успел Кирилл, это повернуть голову. Удар пришелся по челюсти, в голове будто взорвалась бомба. Кирилл упал на спину, окружающий мир поплыл, звуки стали глуше. Точно сквозь вату, он услышал где-то вдалеке голос. Голос что-то кричал, но смысл слов от Кирилла ускользал. Внезапно картинка прояснилась, как будто кто-то подкрутил резкость. Вернулись звуки.

Кирилл обнаружил, что сидит на стуле, а рядом с ним знакомый голос радостно приговаривает:

– Ты смотри, сработало! Волшебное зелье!

– Старый… – еле ворочая языком, произнес Кирилл.

– Я это, я! Скажи спасибо, что вовремя подоспел, а то «дядя» Слава тебя бы под орех разделал!

Лёша-Старый, расплывшись в улыбке, протянул Кириллу бутылку. Тот хлебнул и с трудом удержался от кашля.

– Спирт, – выдохнул Кирилл.

Кирилл повернул голову и увидел давешнего гаупт-ефрейтора. Умные серые глаза на обветренном круглом лице смотрели немного насмешливо.

– Меня Слава зовут, позывной Черномор. – Гаупт-ефрейтор протянул руку.

– Кирилл, позывной Еретик. – Кирилл пожал руку.

– Ты как в бронекопытные попал, мужик? – спросил Старый. – Чтобы из пехоты да в панцергренадеры – такого тут не бывает, так? – Он вопросительно посмотрел на «дядю» Славу.

– Точно так, – кивнул Слава. – Мы с бронекопытными не смешиваемся, куда нам с суконным рылом да в калашный ряд.

Вокруг одобрительно загудели.

– Как ваше хай-тековское величество попало в пехоту?

– Я неблагонадежный, – пожал плечами Кирилл. – На работу не берут, пришлось пойти в армию. С моей биографией только в пехоту… если бы не знакомый офицер, я бы сейчас с вами был.

– А-а, революционер, – понимающе прищурился Черномор. – Красный – человек опасный.

– Что-то вроде того, – не стал вдаваться в подробности Кирилл и, чтобы увести разговор в сторону, попросил: – Дайте еще выпить, что ли…

– Наш человек. – Черномор хлопнул Кирилла по плечу и пододвинул стакан.

Пехотинцы обмывали новое звание Черномора: тот получил штабс-ефрейтора. По русской традиции, угловые полоски положили в полные до краев стаканы водки. Черномор выпил и бровью не повел. Все подняли стаканы за новоиспеченного штабс-ефрейтора, потом за всех павших, потом еще за что-то. Кирилл пил со всеми и чувствовал, что пьянеет. Он жал протянутые руки, ему называли имена, которые тут же вылетали из головы. В который раз ему помогло умение находить общий язык с кем угодно. В Санитарной Службе учили на совесть.

В промежутках между тостами Кириллу пересказали последние новости. Выяснилось, почему его так неласково встретили. Сражающиеся бок о бок, прикрывающие друг друга в бою, пехотинцы и панцергренадеры в «мирной» жизни друг друга на дух не переносили. К тому же среди панцергренадеров Второго Рижского больше половины составляли поляки, традиционно не любившие русских.

На территории бригады драться было запрещено – можно было загреметь, разбирались на нейтральной территории, возле баров. Последнее эпохальное сражение имело место совсем недавно, поэтому на нашивки Кирилла так резко отреагировали. Но когда оказалось, что он как бы свой – из пехоты и не поляк, отношение поменялось.

Под конец пьянки, когда Кирилл уже почти ничего не соображал, Черномор встал из-за стола и поманил его за собой. Вывел на «улицу», прислонил к стене и спросил:

– Что ты о нем знаешь?

– О ком?

– О Старом! Ну?

– Он толковый человек, – произнес Кирилл. – Мне не один раз помог… А что?

– Вот именно, что толковый. – Черномор отпустил Кирилла. – Слишком толковый. Что такому в пехоте делать?

– Я не знаю, – заплетающимся языком ответил Кирилл. – Я не спрашивал его о мотивах, это не мое дело. И потом, жизнь – есть вещь сложная, все бывает.

– Бывает, то так. – Черномор повел ладонью по усам, не отрывая взгляда от Кирилла. – Ладно…

Черномор подозревал Старого, но в чем? И тут Кирилла словно током ударило – он понял, что насторожило Черномора. Старый никогда не рассказывал о себе, где жил и чем занимался, никогда не показывал семейных фото. Кирилл вел себя так же, ему это в глаза не бросилось. Конечно, можно списать все на скрытный характер. Но вот скрытным Старый как раз и не был – рубаха-парень, он охотно говорил обо всем на свете, кроме своей персоны. Нормальные люди так не живут, так живут по легенде.

Кирилл распрощался, кое-как добрел до базы, принял душ и завалился спать.

Рано утром полк вернулся в расположение. Командир батальона вызвал новичков к себе. Кириллу ничего не оставалось делать, как вслед за Белкой направиться в штаб.

Командир батальона панцергренадеров, лысый, как колено, гауптман лет сорока скептически поджал губы, глядя на шатающегося Кирилла. Кирилл старался дышать в сторону и радовался, что успел побриться.

– У вас, фон Медем, отличные рекомендации. Но то, что я вижу перед собой, разительно отличается от того, что я хотел бы видеть. Ночь выдалась бурной, не так ли?

– Виноват!

– В общем, так: чтобы этого больше не было! Будете нарушать дисциплину, спишу назад в пехоту и не посмотрю, что вы генеральский любимчик! Вам ясно, фон Медем?

– Так точно! – Кирилл щелкнул каблуками.

Количество пилотов боевых скафандров – так официально назывались панцергренадеры – в батальоне немного не дотягивало до полусотни. От пяти до семи во взводе, до восемнадцати в роте. Всего в батальоне служили около шестисот человек. На одного пилота приходилось десять человек обслуги – техники, охрана, хозяйственная рота.

В панцергренадеры всегда отбирали самых лучших: молодых, одаренных хай-теков, физически развитых, с отличной реакцией. Те, с кем выпало служить Кириллу, напомнили ему о том, каким он был когда-то сам. Командовал взводом обер-фенрих Штайнер. Рядом с недавно разменявшим тридцатник Кириллом он казался сопливым юнцом: ему недавно исполнилось двадцать четыре года. Остальные были и того младше, даже не контрактники – срочники. Черноглазая красавица Белка, голубоглазый ловелас Збигнев, которому до двадцатилетия оставалось три месяца, и ждущий дембеля рыжий забияка Бьёрн, которому уже исполнился двадцать один. Все – добровольцы, в панцергренадеры других не брали.

После того как все перезнакомились и Белка ушла на женскую половину казармы, командир отослал подчиненных и остался с Кириллом с глазу на глаз. Голубые глаза обдали Кирилла холодом – обер-фенрих сразу заметил и помятый мундир, и нечищеные ботинки, и землистый цвет лица.