Дмитрий Янковский - Охотник: Правила подводной охоты. Третья раса. Большая охота. Операция «Караван» [сборник, litres]

Мы давно придумали такой ритуал. Когда с крыши станции видны небоскребы, любое начинание этого дня ждет удача. Если Светлогорска не видно, то лучше задуманное не начинать. Мне идея не очень понравилась, поскольку при таком ветре воздух должен быть замутнен пылью и водяным паром. А мне хотелось подманить охотников. Почему-то я был уверен, что в другой раз такого шанса уже не будет.

– Может, не надо? – предложил я, карабкаясь по ступеням вслед за Леськой.

– Хочешь обмануть судьбу?

Грохот наших шагов по железному трапу смешивался с завыванием ветра и хрипом воздуха в баках. Мы вылезли через люк на крышу, и я сразу разглядел вдали пять тонких ярко-белых нитей, поднимающихся на трехкилометровую высоту. У них на верхушках виднелись более темные кубышки антигравитационных приводов, из-за чего небоскребы напоминали гигантские облетевшие одуванчики. А на севере штормило море, в которое метров на триста вдавалась желтая от взбаламученной глины река.

– Зря ты боялся, – улыбнулась Леська, усаживаясь на ржавый железный лист. – Город виден, значит, будет так, как мы захотим.

На самом деле видимость была не очень хорошей. Приземный слой воздуха замутил ветер, поэтому небоскребы различались только в верхней трети. Но я решил об этом не говорить. Все равно решение принимать Леське, ведь икринка ее.

– Я вас обманула, – она достала из кармана драгоценный шарик и положила у ног. – Это не икринка, а биоклапан от лодочного мотора.

– Зачем? – Меня расстроил не столько обман, сколько невозможность нашей затеи.

– Хотела узнать, кто не побоится со мной пойти. Это была проверка, понятно?

– И что? – Я не мог понять, к чему она клонит.

– А то, что я действительно кое-что выменяла у Молчуньи. Ее отец не всегда ловил рыбу с катера. Знаешь, кем он был после войны?

– Охотником?! – осенило меня.

– Вот именно. Молчунья научила меня, как наверняка попасть в их училище. Она знает.

– И на что ты выменяла такую тайну?

– Пообещала ей стянуть этот клапан из отцовского эллинга. Она пытается смастерить мотор.

– Влетит же тебе!

– Влетит. Зато я знаю, почему у охотников темно-синяя форма. Она символизирует океан перед штормом.

– А пиратов они ловят или нет?

– Этого я не узнала. Садись, – Леська положила ладонь на теплое железо возле себя. – У охотников есть определенные правила. Зная их, легче поступить в учебку.

– Куда?

– Так называется их училище.

Я свернул с бетонки и остановил джип у самого края обрыва, поскольку в тесных туфлях мне меньше всего хотелось идти пешком. Позади, размазанная маревом расстояния, возвышалась ажурная громада Симферополя, а впереди сверкало море – оттуда дул бриз, наполняя воздух запахом соли и пересохших водорослей. Над короткой травой висел звон цикад.

– Неужели тут можно спуститься? – спросила сидящая на правом сиденье Леся.

На ней были шорты и короткая маечка, а ветер мягко трепал короткие каштановые волосы.

– Наверняка, – я заглушил двигатель и выбрался из машины. – Следы машин редко ведут в никуда, значит, здесь должна быть тропинка.

Над капотом трепетало марево раскаленного воздуха, за которым солнце вычерчивало по воде сверкающую дорожку. Море неодолимо манило в прохладную глубину… казалось, оно пахло именно глубиной, полутьмой и прохладой, оно рождало воспоминания о глубине и вынуждало мечтать только о ней. Но тут Леся соскочила в траву рядом со мной, и волшебство моря отступило на второй план.

– Идем? – посмотрела она на меня.

– Идем.

Я скинул кремовую рубашку с нашивками курсанта и забросил ее на заднее сиденье, как дети забрасывают ранец в первый же день каникул.

– Здорово вас тут гоняют, – усмехнулась Леся, оглядев мое окрепшее тело.

Хорошо, что она не приехала на полгода раньше, когда нас заставляли стричься наголо. Но теперь моя прическа ничем не напоминала бритые головы салаг, так что за внешний вид можно было не беспокоиться. Мне захотелось поиграть мышцами, и я принялся рыться в багажном отсеке, медленно доставая рюкзак и проверяя, все ли я в него уложил.

– Ну что ты опять копаешься? – поторопила Леся.

Я закинул лямки рюкзака на голые плечи, подал Леське руку, и мы начали спускаться с обрыва. Узкая тропинка пологим зигзагом сбегала по отвесному склону. На середине пути послышался голос прибоя – мерный, словно дыхание, шелест волн.

– Наверняка и миллион лет назад здесь все было так же, – негромко сказала Леся, балансируя руками для равновесия. – Я чувствую себя Евой, честное слово. Словно до нас с тобой не было никаких людей.

Я не ответил. Подошвы курсантских туфель скользили в пыли, поэтому иногда приходилось садиться на корточки и хвататься за торчащие по краю тропинки стебли. Мне было не до красот.

– Давай я рюкзак понесу, – предложила Леся, легко перебирая ногами. – Мне в кроссовках удобнее.

– Вот еще, – буркнул я, ощутив себя ужасно неловко от того, что Леська могла посчитать меня неуклюжим.

Минут через десять мы спустились на усыпанную крупной галькой полосу пляжа. По камням, в ложе из нанесенной глины, петляла хрустальная струйка родника, бьющего из-под склона. Но сам источник скрывали густые заросли камыша – тонкие листья, опасные, словно бритва, шуршали от непрекращающегося ветра.

– Давай остановимся прямо здесь, – разуваясь, предложила Леся. – Все равно кругом ни единой души.

Я молча опустил рюкзак и сел на горячие камни, покрытые искрящейся пудрой соли. Снять туфли оказалось истинным наслаждением, я отбросил их и размял ступни, разгоряченные трудным спуском. Блеск моря резал глаза.

– С ума можно сойти, как тут красиво… – Леся закинула руки за голову и выгнулась навстречу солнцу. – Остаться бы здесь на недельку, вдали от цивилизации.

– Или на две, – согласился я. – Жаль, что у меня увольнение всего трое суток. Нельзя же не явиться на торжественный выпуск.

– Жаль, – согласилась Леся, стягивая с себя майку. – Давай окунемся, потом разберем рюкзак.

Не дожидаясь ответа, она скинула шорты, оставшись в едва прикрывающем тело купальнике. У меня замерло сердце. Мне захотелось подойти к ней и, не говоря ни слова, провести ладонью по ложбинке спины, по бедрам, по волосам, пронизанным солнечным светом. Леська показалась мне волнующе изменившейся – спортивность фигуры, раньше для меня незаметная, подчеркивала ее красоту. Не холодное совершенство, какое мы проходили на уроках искусства, а удивительную манящую силу, отстраняющую разум от управления телом. Одурманенный, я готов был встать и сделать все по велению незнакомого чувства, кроме того, во мне крепла уверенность, что Леся не станет противиться. Мне пришлось пинками разбудить парализованную волю, заставить ее вцепиться в мышцы и не дать мне подняться с места.