Константин Калбазов - Гренада моя [litres]

Ну что тут сказать. Григорий был очарован тем гадким утенком. И едва не превратился в соляной столб, наблюдая маленькую лебедушку. Думал ли он о ней эти два года? Несомненно. И неоднократно. Мог ли пройти мимо, завидев ее на балу? Вот уж ничуть не бывало! Отродясь не робеющий в девичьем обществе, он тут же ринулся в атаку. Правда, помыслы его при этом были более чем чисты.

– Боже, я устала, – раскрывая веер и обмахиваясь после задорного танца, выдохнула Алина.

Она сама не верила тому, о чем говорила. Но это действительно так. Мазурку сменила кадриль, за вальсом следовала полька. И она ни разу не стояла у стены. Ее великан-кавалер и не думал отступаться или уступать место кому-либо другому, ангажируя ее раз за разом. Впрочем, соперников у него и без того не было, хотя он не обращал на это никакого внимания. Девушка же, к своему удивлению, несмотря на хорошую физическую форму, вдруг поняла, что нуждается в передышке.

– Мороженое, лимонад, квас, пунш? – с готовностью предложил Григорий.

– Пунш. Только безалкогольный. Если тут таковой найдется.

– Я сыщу, не извольте сомневаться, – самоуверенно заявил парень и поспешил в барную комнату.

Судя по тому, что он несколько задержался, искомого напитка в готовом виде не оказалось. Да оно и понятно. Детей на балу нет, а чтобы охладиться, есть лимонад, квас или мороженое. Пунш же идет для дам именно как слабоалкогольный напиток. Все же шампанское недурственно кружит голову.

– Прошу прощения за задержку, – протягивая ей большой бокал с желтовато-красным напитком, произнес Азаров.

– Вы меня заинтриговали, Григорий Федорович. Ваша предприимчивость удивляет. Вы не впервые в этом доме?

– Раньше не удостаивался чести быть в числе приглашенных.

– Даже так. Что ж, отдаю вам должное. Хм… И вкусу пунша. Великолепное сочетание.

– Только не просите повторить.

– Только не говорите, что вы его приготовили сами, – в тон ему ответила девушка.

– Пришлось. А так как я не являюсь докой в этом вопросе, то попросту не глядя смешал несколько ингредиентов.

– Должна заметить, господин подпоручик, что импровизации вам удаются великолепно.

– Быть может, выйдем в сад? Признаться, здесь несколько душно.

– Согласна. Вдохнуть свежего воздуха совсем не помешает.

Алина бросила взгляд окрест в поисках отца или мачехи. Владимира Олеговича в пределах видимости не наблюдалось. А вот Виктория нашлась практически сразу. Причем она постоянно держала падчерицу под присмотром. Девушка указала взглядом на дверь, ведущую в сад. Мачеха слегка повела плечами, явно напоминая о соблюдении приличий, и медленно моргнула в знак согласия.

В парке оказалось если не многолюдно, то вполне оживленно. Освещенные электрическими фонарями аллеи, гуляющие по ним пары. Хм. Вообще-то, далеко не только пары, но и небольшие группы мужчин. Оно и понятно, все же в помещении шумно, а укромных уголков на всех не хватает.

В саду оба ориентировались слабо, а потому шли, не особо заботясь о направлении. Разве что, так уж само собой получалось, отдалялись от дома. Правда, это вовсе не значило, что аллеи становились менее обитаемыми. Молодые люди обосновывались в беседках и на лавочках, обрамленных подстриженными кустами.

– А отчего вы пользуетесь китайским веером? – поинтересовался Григорий, просто чтобы поддержать беседу на ничего не значащую тему.

– Причин несколько. В сложенном виде бумажное опахало прячется в костяной короб. Такая компактность подходит моему платью. В раскрытом состоянии не уступит по параметрам большому вееру. И, наконец, он может послужить оружием.

– Оружием?! – не удержался от недоверчивого восклицания Азаров.

– Вы напрасно иронизируете, – с милой улыбкой заметила девушка. – Наш бывший садовник, кореец Ким, многому меня научил. Я слишком слаба физически, а значит, должна бить точно по болевым точкам. Но даже в этом случае мне лучше воспользоваться подручным средством. И веер вполне для этого подходит.

– Позвольте с вами все же не согласиться.

– Ваше право, – пожав плечами, легко уступила Алина. – Григорий Федорович, лучше объясните, как так случилось, что вы оказались бронеходчиком.

– Ну, раньше-то я был вполне подходящего росточка. И только за последний год вымахал как каланча, – с горькой ухмылкой ответил парень.

– Но вас не перевели в другой род войск.

– Оставили при училище. Я окончил его с отличием, а потому удостоили должности инструктора по вождению и боевой подготовке.

– Обидно?

– Обидно, – подтвердил Азаров. – Ну да той обиде быть недолго. Я буду писать прошение о бессрочном отпуске.

– Хотите ехать в Испанию? – догадалась девушка.

Поколение, выросшее после Великой войны и потрясений Гражданской, буквально грезило Испанией. Молодежь рвалась в бой с фашизмом. Газеты и пропаганда всячески муссировали эту тему. Кто-то говорил о том, что император совершает ошибку, поддерживая республиканцев, фактически свергших своего короля. Другие, наоборот, поминали Францию, бывшую союзницей России. Третьи утверждали, что Алексей Второй попросту отправляет в горнило плавильного котла горячие головы, где те по большей части благополучно и сгорят. Но для молодежи это все не имело значения. Их сердца пылали чувством справедливости, а бурная энергия требовала выхода.

– Испания – это моя единственная возможность оказаться в кресле пилота бронехода. Эта мысль осенила меня меньше часа назад.

– Мне кажется, что с таким ростом вы в лучшем случае можете рассчитывать на бронетяг.

– Вполне вероятно. Но это все лучше, чем учить военному делу юнкеров, ни разу не вдохнув гарь сражений.

– Хм. Громкие и пафосные слова, – хмыкнув, с грустью произнесла девушка. – Война – это страшно. А передовая – страшно вдвойне.

– Я знаю.

– Я не об участии в бою, будучи прикрытым броней.

– Я знаю, – упрямо гнул свое подпоручик.

– Откуда?

– Я видел вас. Два года назад. При обороне десятой заставы. Знаю, что вы практически в одиночку остановили наступление роты японцев и были награждены Георгиевским крестом.

– Вы меня видели? – искренне удивилась Алина.

О ее награждении в свое время писали газеты. Один репортер долго с ней разговаривал, сочувствовал, задавал вопросы. Выслушивал ответы, в том числе и весьма резкие. А потом написал очерк. Она до сих пор хранит ту газету, хотя ни разу больше не перечитывала ее. Тот газетчик написал настолько четко, выверенно, правдоподобно и эмоционально, что вновь переживать все это у Алины не было никакого желания.

Но Азаров говорит, что видел ее. Она же его не помнит. У нее очень хорошая память. Практически исключительная. Она помнит многое из того, что и запоминать-то не следует. Разве что наутро никак не может вспомнить сны. Знает, что ей что-то снится. Порой вскакивает от кошмаров или просыпается в слезах, а иногда – с легким сердцем. Но что ей снилось, как ни силилась, припомнить не могла.