Константин Калбазов - Гренада моя [litres]

– О как. Заикаться стал, – заметил капитан.

– В-вра-ачи говорят, речь восстановится. Я-а н-не-э в-всегда заикаюсь. Иногда прямо хорошо говорю. В-во-от к-ка-ак сейчас, – сбрасывая ноги с кровати и обувая тапочки, ответил больной.

– Угу. Я заметил. Ну да нам не разговоры разговаривать.

– Что-о-то случилось?

– А вы тут что же, ничего не знаете?

– А ну-ка, поведай, благородие, что там в мире творится, – так же меняя горизонтальное положение на сидячее, проговорил один из раненых.

– Пасть захлопни, пока в зубы не прилетело, – не оборачиваясь, буднично, но весомо бросил капитан наглецу.

– Ты за словесами-то следи, – подал голос другой.

В ответ капитан тяжко вздохнул. Ввиду начавшихся боевых действий небольшая комната плотно заставлена койками. Хорошо хоть не в два яруса. Хотя это госпиталь, кто же будет здесь такое устраивать.

Ермилову недавно исполнилось тридцать. Невысок, русоволос, крепко сложенный. Несмотря на свой возраст, в российской армии он был всего лишь поручиком и настоящим чирьем для начальства. Прямолинейный, задиристый, ничуть не стесняющийся пройтись по сусалам и встать к барьеру. Такой человек не мог сделать карьеру.

Впрочем, Игорь к этому и не стремился. Он как тот герой песни лихого гусара Давыдова: «Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской». Иные тяготились службой в дальнем гарнизоне, да еще и при случающихся боевых столкновениях. Ермилов сам напросился в Монголию, на сегодняшний день наиболее горячую точку для бронеходчиков.

Но вот на карте появилось место погорячее, и он тут же бросился писать рапорт на бессрочный отпуск с отправкой в Испанию. В основном офицеры ехали сюда за льготами, в надежде на карьерный рост или по молодой горячности. Ермилов оказался здесь из-за желания воевать.

Едва прибыл, как его сразу же направили в интербригаду. По обыкновению, интернационалисты вручили ему роту и присвоили капитанское звание. Вот только в ротных он проходил недолго. Местное командование обладало не менее тонкой душевной организацией. Добавить сюда еще и тот факт, что Ермилов являлся офицером российской императорской армии, оказавшимся в кругу представителей левых партий, и картина будет полной.

Избавляться от дельного командира руководство посчитало излишним. Тем более что боевая подготовка в роте существенно улучшилась. Понизили до командира взвода. Но и тут ему не сиделось спокойно. Набил морду ротному из-за идиотского приказа, в результате которого погиб боец во время регламентных работ. И это еще хорошо, что не в его взводе. Впрочем, к себе он никого не допускал.

Провели расследование. Как результат Ермилова поставили командовать отдельным взводом, куда свели всех неугодных бойцов. Ну не расстреливать же хороших парней, имеющих проблемы с дисциплиной. А чтобы совсем уж не было скучно, подбросили самые разболтанные бронеходы. Эдакая сборная солянка из «возьми, боже, что нам не гоже».

Однако удивительное дело. Где внушением и добрым словом, где тумаками и словом матерным, но вскоре капитан привел в порядок и подразделение, и машины. А там и по боевой подготовке вывел парней на должный уровень.

Ну и слава за ним закрепилась особенная. Он, пожалуй, единственный офицер, по поводу которого не прохаживались шутники-коммунисты, анархисты, эсеры и иже с ними. Вот непростой у него характер, что тут поделать.

– Значит, так, господа товарищи раненые. Я клал вприсядку, раненые вы или нет. Еще кто-то позволит себе пренебрежение по отношению ко мне, морду набью качественно и вдумчиво. Придется – так и всем скопом. Уж поверьте, мне терять нечего. Это понятно?

– Уж не Ермилова ли к нам занесло? – поинтересовался третий раненый, из противоположного угла.

Пехотный поручик. Его неудачно накрыло снарядом. И что самое обидное, ни единой царапины. Зато прилетело в глаза. Он очень надеялся, что зрение все же не потеряет. Но… В общем, надежда умирает последней.

– Капитан Ермилов, Игорь Степанович, – ровным тоном подтвердил он.

– Понятно. Ребят, слышал я о нем. Этот морду набьет без вопросов. Есть желание – испытайте судьбу. Ладно, Игорь Степанович, не сочти за труд, поведай, что там вообще творится. И впрямь сидим тут без новостей.

– А плохо все, – пожал плечами капитан. – Но, признаться, могло быть и хуже. Как ни секретничало наше командование, как ни лютовала контрразведка, а шпионы Франко все же свое дело сделали. Для начала на атакованном участке выставили приговоренных к смертной казни. Приковали их к позициям и оставили.

– З-значит, не показалось мне т-тогда, – заметил Азаров.

– Не показалось. Выманили на открытое место передовые части и раскатали артиллерией. Под это дело на Одинокой развернули минометную батарею, пригнали сразу три бронепоезда, ну и бронеходы. Не дурнее нас. Потом накрыли артогнем и авиацией части, сосредоточившиеся для ввода в прорыв. Досталось и нашим бронепоездам, и здесь, в Хадраке, покуражились. Наша авиация не отмалчивалась, но все же небо осталось за франкистами.

– Это мы и так знаем, – вновь подал голос раненый с перевязанными глазами.

– Ну, тогда то, чего вы не знаете. Вчера под вечер противник прорвал линию фронта на участке почти в полсотни километров и продвинулся в глубину на расстояние от четырех до двенадцати километров. Но главное – в районе ущелья у Карденьонса, в результате чего их бронетяги вышли в долину Ангон.

– Это же прямая дорога сюда, на Хандраке, – всполошился первый, успев позабыть о своем желании задеть офицера.

– Есть такое дело. Но наши успели выслать им навстречу латышскую бригаду, усиленную бронебойными батареями. Словом, остановили франкистов у Торемочи.

– Километров двенадцать от нас.

– Именно. Это крайняя точка их продвижения на сегодняшний день. На линии Матильянс – Мандайона намертво встали десятая и одиннадцатая русские бригады. Кусок франкисты отхватили изрядный, но мы их все же остановили. Пусть и с большими потерями. Сейчас они собираются с силами. И где ударят, неизвестно. Как-то так.

– А что же ваш хваленый Слащев не поможет нам своей авиацией? Уж за четыре-то дня могли бы расстараться, – недовольно заметил первый раненый.

– Д-добровольческий корпус во время н-недавнего на-аступления понес сущест-твенные потери. И в-вообще, оголять фронт д-для затык-кания дыр – не-э лучшая идея, – высказал свое мнение Григорий.

– Согласен. Идея не из лучших, – поддержал его поручик с перевязанными глазами. – Ермилов, ты говоришь, потери большие. А к нам что-то раненых не везут.

– Потому что их грузят в санитарные поезда и отправляют прямиком в Мадрид. Используют даже товарные вагоны. И насчет вашего госпиталя вроде как решается вопрос об эвакуации.