Сергей Лукьяненко - Территория Дозоров. Лучшая фантастика – 2019 (сборник) [litres]

Рахмет покосился туда, где, привалившись к стенке, на верхней лежанке отдыхал толстобрюхий бородатый листвяной. Тот медленно и едва заметно кивнул в ответ: не боись, дело стоящее!

– Что ж твой Кабан сам тут сидит, коли стража прикормленная?

– Уважаемому вору и в остроге чертог, – льстиво улыбнулся поспевала. – Да и не влезет Кабан в бочку-то!

Гнусно захихикав, тонкогубый начал пробираться назад, переступая через лежащих вповалку пересыльных.

– Надумаешь – только мигни, – сказал он напоследок.

А паренька-древляного уже почти сморило. Быстро действует маков цвет, хороши снадобья у коренных. Шатаясь, наступая на лежащих, никого уже не боясь, он бродил по холодной, то мыча, то заливаясь неудержимым смехом. Козява смотрел на него почти по-отечески – хотя и возраста они были одного, и стати, и масти.

Древляного закачало, он сделал несколько широких пьяных шагов и ухватился за лежанку Рахмета, цепляя ладонями занозы.

Рахмет развернулся к нему, хотел оттолкнуть, но паренёк вдруг заговорил громким шёпотом, прерывисто и страстно:

– Сбереги, умоляю, сбереги!.. Ты древляной, я древляной, важнее нету… Чую, силы тают! Потеряю – не прощу себе!.. Сбереги!..

Что-то маленькое и твёрдое, размером с лесной орех, оказалось у Рахмета в горсти. У паренька совсем подкосились ноги, он споткнулся о скрючившегося на каменном полу бродяжку и рухнул через него спиной вперёд. Козява и его соватажники загоготали.

– Алим Юсупов! – гаркнул стражник. – На выход!

Козява глумливо ощерился:

– Иду, господин охранник!

Цыкнул на зароптавших кудесных, и те поникли, как трава. Вихляющей походкой коренной вышел из холодной, напоследок махнув остающимся – счастливо, мол, оставаться!

А настоящий Алим Юсупов без чувств лежал в углу. Проснётся – узнает своё новое имя да и отправится с ворами лес валить или уголь рубить, разбираться никто не станет. Дело обычное – каждому своя доля.

Рахмет разжал кулак и посмотрел на загадочный орешек. Перевоплощённое растение? Вряд ли – и на вид неживое, и на ощупь. Оберегов таких он тоже отродясь не встречал. Вокруг Рахмета всегда крутился народ всяких родов и сословий, и он не без основания считал себя всезнайкой. Странным было не то, что паренёк смог пронести в холодную неучтённый предмет – ловкость рук отличала любого древляного, – а то, что в орешке-камушке этом угадывалась ценная вещь совсем, совсем непонятного назначения.

Толстомордый Кабан смотрел вопросительно прямо на Рахмета.

Где-то в глубине пересылки ударили склянки.

И Рахмет неожиданно для себя кивнул в ответ. Листвяной удовлетворённо качнул головой, шепнул пару слов своему поспевале, и тонкогубый начал пробираться к дверям.

Алим спал мёртвым маковым сном, так и не сняв ног с бродяги.

Рахмет не удивился, когда вскоре у двери выкрикнули его имя. Под удивлёнными взглядами блатных и кудесных он вышел из холодной. Лицом к стене дождался, пока стражник справится с засовами.

Рано, конечно, радоваться, но почему же нет предвкушения удачи? Пока безликий страж вёл его от решётки к решётке, Рахмет раз за разом прокручивал в памяти разговор с тонкогубым. И вдруг все маленькие странности этого утра сложились в простую и удручающую картину.

Среди теневых княжьего дома всяко найдётся пара желающих свернуть шею Соловью-Разбойнику. Но смертную казнь высочайшей милостью год назад превратили в пожизненные рудники, да ещё и с разъедающей разум надеждой на «особое указание». Только разве кто запрещал убить заключённого при попытке к бегству? Пальнуть по бочке из дробовика – большего и не надо.

То-то листвяной расщедрился! Взялся долю обсуждать, будто не знает: с древляным торговаться – без штанов остаться.

Льдинка пота сбежала по позвоночнику. А страж уже отпирал служебный ход. Со двора пахло навозом, доносились ругань тележников, фырканье лошадей.

– Третья бочка, – не глядя на Рахмета, сказал страж. – Двинь мне в челюсть только!

Попроситься назад в холодную? Нет уж.

Рахмет без размаха хлёстко влепил стражнику в скулу и сквозанул по узкому проходу, зажмурившись, стараясь не думать о пуле в спину.

В бочку он точно лезть не собирался. Выручай, авось!

Разношёрстный народ, оказавшийся в «Таганке» по своей воле – водовозы, поставщики, приказчики торговых домов, – большей частью толклись на крыльце учётчика в противоположной стороне длинного узкого двора, рядом с коваными острожными воротами, преградой, отделявшей Рахмета от вольного мира. Дюжина подвод выстроилась рядком в ожидании разгрузки или оплаты.

Пригнувшись, Рахмет подобрался к задам телег. Миновав круглобокие бочки четырёх водовозок, он подобрался к следующей подводе. В нос ударила кисло-сладкая вонь портящихся овощей. Листвяные из пригородов всегда охотно скупали отходы и помои на корм крепкой желудком перевоплощённой скотине.

Не раздумывая, Рахмет перевалился через край. Он с трудом зарылся с головой в склизкие залежи гниющей репы и брюквы. Пытаясь закопаться глубже, он нащупал… чужую руку. Жёсткие пальцы медленно сжали его ладонь. Рахмет едва не закричал.

Прошла вечность, прежде чем послышались приближающиеся голоса хозяев подводы. Телегу мотнуло, качнуло, затрясло.

Листвяных было двое, то ли братья, то ли отец с сыном. До Рахмета доносились обрывки разговора – деревенские сплетни, нудное обсуждение цен, шуточки про Хавронью, которая и не такое лопала…

Не шевелясь, не смея высвободиться из затянувшегося рукопожатия, задыхаясь от тошнотворного брюквенного смрада, Рахмет впал в тяжёлую полумёртвую дрёму. Отъехать подальше, подальше, подальше…

Снилась гороподобная Хавронья, мелющая зубами-жерновами его руку, финист начальника сыска – тот клевал в лицо, норовил добраться до глаз…

Телега надолго встала. Сколько Рахмет ни прислушивался, листвяных слышно не было. Он высунулся на поверхность, жадно глотнул свежего воздуха, огляделся. Лошадка понуро стояла перед воротами в высоком частоколе одиноко стоящего в лесу поселения. Листвяные по ту сторону возились с засовами.

Медлить не стоило.

– Давай, братка, поспешай! – негромко позвал Рахмет, судорожно высвобождаясь из-под гнили.

Он всё сильнее тянул на себя держащую его руку – пока среди разноцветных овощей не показалось синюшное лицо, вывалившийся язык и закатившиеся глаза беглого коренного Козявы.

Полосатую острожную рубаху пришлось бросить в болоте.

Какое-то время Рахмет бежал перелеском вдоль тракта, падая ниц каждый раз, как в поле зрения показывались обоз, самоходка или всадник.

Спешить, спешить, спешить, ныла рана на шее. Быстрее, быстрее, пока не дошла до сыскного приказа весть о бегстве Соловья, пока не лёг на крыло белоглазый финист, знающий беглеца на вкус.