Александра Лисина - Артур Рэйш. Истории о маге смерти [компиляция]

Хорошенький же выбор предоставила меня Смерть!

– Так что ты скажешь? – снова прошептали Она. После чего я лихорадочно метнулся взглядом в одну сторону, в другую, но гули и впрямь застыли, будто чья-то властная рука действительно остановила время.

Три удара сердца…

Всего три удара!

Но если учесть, что на темной стороне оно у меня почти не бьется, то Смерть сделала воистину королевский подарок! Итог, конечно, в любом случае будет один и тот же, но лучше уж отправиться вместе с Ней на перерождение, чем сдохнуть от зубов гулей, а после этого вечно скитаться во Тьме, порой даже не понимая, кто я и как тут оказался.

Демон!

Так что же такое свет?!

– Свет – это тепло, – торопливо пробормотал я, в то время как мои мысли лихорадочно заметались. – Свет – это солнце, огонь, весна… но ты, наверное, не об обычном мире спрашиваешь?

Бомм! – как удар колокола в старинных часах, гулко содрогнулось мое сердце.

– Свет, свет… – ещё быстрее забормотал я, кидая по сторонам отчаянные взоры. – На темной стороне света никогда не бывает. Здесь же нет солнца. Нет тепла. Здесь вообще ничего нет, кроме нежити… и нас! Но если считать, что ты говорила о том свете, что мы способны принести сюда с собой, то свет… свет – это жизнь! Та божественная искра, что есть в нас самих, и которую мы, смертные, всегда носим в сердце!

Бомм! – во второй раз ударило у меня в груди.

Но Смерть на это ничего не сказала.

– А еще свет – это вера! – выкрикнул я, чувствуя, как холодеют держащие меня пальцы, и как сумрак в моих глазах сменяется медленно гаснет, сменяясь самой настоящей тьмой. – Вера! Ты слышишь?! Пока мы верим, мы все ещё живем!

Смерть снова промолчала, а я вдруг почувствовал, что самым настоящим образом тону. Я будто в первый шагнул во Тьму и снова, как тогда, ощутил на себе ее ледяное дыхание. Снова, как и тогда, оказался посреди тюремной камеры и невидящим взором уставился на брошенную мне под ноги свежую газету.

Зачем это понадобилось делать охраннику, я ни тогда, ни сейчас не знал, но как наяву увидел выделенным черным шрифтом заголовок. И так же, как в ту ночь, вдруг почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

« Ужасное происшествие в Белом квартале! – кричал огромный заголовок на первой странице. – После долгого расследования Королевский суд Алтира наконец-то огласил приговор юному графу Артуру Кристоферу де Ленуру и признал его виновным в совершении жестокого убийства. По данным следствиям, в ночь с пятнадцатое на шестнадцатое лиственя этого года младший сын графа де Ленур, находясь в состоянии алкогольного опьянения, стал причиной гибели собственного брата – Дерека Алена де Ленура, образцового военного и прекрасного светлого мага, чья смерть потрясла столицу меньше двух месяцев назад. Казнь преступника назначена на тринадцатое число этого месяца. Но накануне в особняке семейства произошла очередная трагедия! Два дня назад около часа пополуночи граф Кристофер де Ленур был найден повешенным в собственном кабинете! Прибывшие на место происшествия следователи алтирского сыскного Управления уверены, что граф покончил жизнь самоубийством. Собственноручно написанная им предсмертная записка не дает ни малейшего повода в этом усомниться. А уже этим утром нам сообщили, что накануне около полуночи убитая горем графиня Элеорона де Ленур выбросилась из окна собственной спальни. Расследование еще ведется, однако следователи уверены, что очередная ужасная смерть в этом несчастливом семействе – прямое следствие той страшное трагедии, которая всколыхнула весь город с гибелью Дерека Алена де Ленура… »

Я хорошо помню, как закончил читать эту страшную статью.

Помню, как сразу после этого в моей душе что-то оборвалось.

Помню жуткие черные стены, которые сомкнулись вокруг меня, словно стены склепа. И холод… тогда я впервые в жизни испытал дикий, невыносимый, воистину смертоносный холод, от которого останавливается сердце.

Сколько я так стоял, шатаясь под тяжестью обрушившихся на меня известий, не знаю. Я плохо помню то, что случилось потом. Зато моя память каким-то чудом сохранила знание о том, что в тот день, как и сегодня, в столице шел снег. Снег был повсюду. На земле, на крышах, на головах прохожих. И точно такой же снег тогда выпал в моей душе. Горький, черный, по-настоящему мертвый снег, который мы видим лишь в моменты беспросветного отчаяния.

Именно тогда мой разум впервые накрыла пелена безумия. Тогда же я впервые в жизни ушел темной тропой. Сквозь холод и тьму, как ведомый инстинктами зверь, на одном чутье вернулся в опустевший особняк де Ленуров и уже там, стоя во тьме, вдруг увидел яркие, подсвеченные алыми искрами, но совершенно отчетливые следы, которые уходили прочь от места преступления.

Словно раненый зверь, я в каком-то наитии ринулся по этому следу. Как озлобленный пес, ворвался в припортовый кабак и с рыком накинулся на приютившегося в углу тщедушного человечка. За два месяца запах крови на его одежде уже успел порядком выветриться, но я хорошо видел светящийся след, что тянулся к нему от места убийства. Видел багровые следы в ауре истошно завопившего смертного. И я зубами выгрыз из него эту ауру… вместе с душой… лишь для того, чтобы с появлением всполошившихся магов выплюнуть из себя уже истаивающего призрака и обессиленно упасть, исчерпав свои новые возможности до последней капли.

О том, что обвинения с меня сняты, я узнал гораздо позже, в один из редких проблесков сознания, которые иногда, но все же посещали мою опутанную безумием душу. Что это было, я уже теперь не помню, но словно лучик света озарил однажды сгустившуюся надо мной тьму и незнакомым, полным сочувствием голоса произнес:

– Как жаль. Дом умалишенных для мага такого уровня – это нонсенс. Будь у него учитель, из мальчишки вышел бы толк.

Следующий светлый миг застал меня уже на полпути в Триголь.

Еще один проблеск разума привел в приютившуюся рядом с Зеленым озером деревушку.

Тогда, насколько мне известно, в Нирне было намного более людно, чем сейчас. В те годы рыбный промысел процветал, деревня жила богато. Да и пролегающий неподалеку тракт приносил с собой частых гостей, которые все как один останавливались именно здесь – в «Четырех бочках», где когда-то варили один из лучших элей по всей округе.

На растерянно озирающегося оборвыша завсегдатаи и гости трактира взглянули с отвращением. Грязный, покрытый синяками и ссадинами, с разбитыми в кровь пятками, я являл собой по-настоящему жалкое зрелище. Но даже так я не заслуживал брошенных из окна огрызков. Как не заслуживал ни плетей, ни едких насмешек от тех, что наивно считал себя выше меня по положению.