Александра Лисина - Артур Рэйш. Истории о маге смерти (СИ) [компиляция]

Сегодня я, судя по всему, зашел гораздо дальше, чем следовало. И промахнулся мимо того единственного брода, которым обычно пользовался. Потому что, когда открыл глаза, чувствовал себя так, словно меня прожевали и выплюнули обратно, почему-то побрезговав проглотить. Все тело одеревенело, словно его и вовсе не было. Руки не двигались. Ног ниже колен я вообще не ощущал. На треснувших губах запеклась толстая корка крови. Глаза нещадно жгло. При каждом вздохе ребра скрипели цепляющимися друг за друга осколками. А в горле пересохло, как в пустыне.

— Ты — сумасшедший, Артур Рэйш, — бесстрастно констатировал кто-то, прижав к моему пылающему лбу божественно прохладную ладонь. — Хамить богу… тревожить Тьму, прорываясь сквозь Нее силой… да еще требовать при этом справедливости… воистину ты — первый маг Смерти, кто позволил себе такую дерзость. И первый, кто умирает на этом алтаре вопреки воле моего бога.

С трудом открыв глаза и кое-как проморгавшись, я поморщился, обнаружив себя лежащим у подножия статуи Фола.

Добрался-таки… вытребовал свое право… хотя и не совсем так, как нужно. Кровь на губах, похоже, оттого, что я, не рассчитав сил, с размаху налетел на каменный постамент. Башка болит, вероятно, по той же причине. А вот переломанные… не зря же я их не чувствую?… ноги — это уже Тьма постаралась. Обглодала-таки, зараза, до костей. И хорошо, если подавилась напоследок.

Ну да я тоже хорош. Сделал-таки эту упрямую дамочку. Пусть и погрызла она меня, пусть поломала, но теперь наверняка локти кусает — я все равно оттуда выбрался. В последний, к сожалению, раз.

— Ты меня слышишь, Рэйш?, — склонилось надо мной обеспокоенное лицо отца Лотия. — Рэйш. Не спи! Тебе еще нельзя! Я облегчил твою боль, но если ты сдашься, второй раз я не вытяну!

— Брехня!, — просипел я. — Мне теперь все можно!

— Что ты такого натворил, если бежать сюда пришлось через Тьму? И где взял… то, что взял, если даже мне не удалось без ожогов к ЭТОМУ прикоснуться?

— Твой бог хоть доволен?, — прохрипел я, наконец-то сориентировавшись и сообразив, почему при моем плачевном положении меня все еще не грызет беспощадная боль. Помнится, когда я в первый раз влетел во Тьму без подготовки, то на выходе едва дышал. Мастер Этор меня больше месяца выхаживал. А тут я даже шевелиться могу… немного. И язык ворочается, хотя с каждым вздохом делать это становится все труднее. — Он вообще слышал, что я сказал?

Жрец скривился.

— Тебя слышал даже я. А Фол, хоть и бог, далеко не глухой.

— Тогда пускай остановит…, — закашлялся я, выхаркивая из легких кровавые сгустки. — Пусть отзовет Εе… там больше нет виноватых! Пусть уберет Тьму с городских улиц!

— Тебя не это должно заботить, — усмехнулся отец Лотий. — Но если тебя так это волнует, то проклятия на Верле больше нет — Фол принял твое подношение. И отозвал с улиц Смерть, не тронув больше никого, поскольку ты… со своей дурацкой затеей… умудрился перетянуть весь его гнев на себя. Потому-то и лежишь тут, как бревно бесчувственное. И уже почти не дышишь.

— Чего?, — недоверчиво прошептал я, борясь с дурнотой. — Он освободил ВСЕХ?!

— Принесенная тобой вещь оказалась для него важнее мести.

— Φу-у, — выдохнул я, устало закрывая глаза. — Ну хоть что-то было не зря.

— Ты умираешь, Рэйш, — негромко, но с таким видом, как будто открывал передо мной двери Истины, обронил жрец.

Я снова закашлялся.

— Естественно. Я и без тебя прекрасно знаю, что меня сожрали подчистую. Что в шкатулке-то хоть было, а? Ради чего я так старался? Не жилься давай, скажи, а то обидно будет сдохнуть, так и не узнав, из-за чего.

— Ты принес с собой частичку тела бога, — странно улыбнулся жрец. — Давно утерянную, но все же сумевшую через века найти путь к своему создателю.

— Погано, — непритворно огорчился я. Значит, Нииро был прав насчет осколка?, — И за такой подарок твой бог не соизволил надо мной смилостивиться?

— Тебе не стоило вызывать его гнев.

— Скажи спасибо, что до бешенства не довел… хотя хотел я бы посмотреть на его лицо в этот момент.

— У тебя еще есть такая возможность, — спокойно сообщил отец Лотий. — И вообще, тебе необязательно умирать.

— Да ну?, — хрипло рассмеялся я, с трудом балансируя на грани сознания. — Сам посмотри: от меня ничего не осталось: почти все силы ушли на шкатулку, душа наполовину во Тьме…

— Фол вернул ее, иначе ты бы здесь не лежал, — так же спокойно ответил жрец. — Ты, несмотря ни на что, принес ему пользу, поэтому, невзирая на твою дерзость, он предлагает выбор: смерть или служение ему.

— Посвящение?, — презрительно скривился я, сплюнув с губ темный сгусток.

— Для тебя это единственный шанс.

Я снова закашлялся и, почти не задумываясь, прохрипел:

— А что я с этого буду иметь?

Отец Лотий скептически поджал губы.

— Достойный ответ для мастера Смерти. Любой другой на твоем месте ухватился бы за такой шанс обеими руками, а ты ещё условия выторговываешь.

— Такая вот я неблагодарная сволочь, — оскалился я окровавленными губами. — Так что я получу от сделки? И не говори, что это не сделка — в противном случае Фол оставил бы меня там, где нашел, и никогда больше не вспомнил. Какие у него условия?

— Ты будешь жить, — неохотно сообщил жрец. С таким видом, будто я выпытывал у него страшную тайну. — Твои силы возрастут и станут немного иными. Ты получишь проход через Тьму — она больше не станет тебя обжигать. Но взамен он требует верности и беспрекословного выполнения его воли.

— Так не пойдет, — упрямо прошептал я. — Что, если он когда-нибудь прикажет сделать то, на что я не смогу пойти? Или убить того, кто мне близок?

— А разве такие есть?, — усмехнулся жрец.

— А вот это уже не имеет значения. Я хочу иметь право голоса. И если не отказаться, то хотя бы получить разъяснения его приказа.

Отец Лотий недобро прищурился, и в его зрачках снова плеснулась Тьма.

— Не стоит торговаться с богом, Рэйш, — тихо, по — змеиному прошипел он, наклонившись к моему лицу. — Благодарность Фола не настолько велика, чтобы он согласился перед тобой отчитываться. А гнев его страшен.

— Тогда пусть катится лесом…, — устало закрыл глаза я. — Вместе со своим гневом. Марионеткой в его руках я не буду. А душу мою он и так может выпотрошить в любой момент.

— Зря…

Да пошел он… все они пошли! Мне без разницы, каким образом умирать. Я давно все решил и отказываться от слова не намерен. Даже ради Лена. Так что давайте… зовите Ее. Лучше уж так, чем потом кто-то скажет, что меня, как какую-то муху, прихлопнул пролетавший мимо кирпич.

Какое-то время в храме было так тихо, что я едва не решил, что уже помер. Никто не орал, потрясая кулаками, не обвинял меня в наглости и не пытал на черном алтаре, добиваясь раскаяния. Никто даже не прикоснулся ко мне, настаивая на согласии: боги для этого слишком далеки. А жрецы… что жрецы? Они делают только то, что им велено, и от них практически ничего не зависит.