Стивен Кинг - Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 [litres]

Ненависть яркой вспышкой полыхнула в Надин, вышибая яркие искры, как при ударе кресала о кремень. Лампа Коулмана задрожала в ее руке, заставив тени пуститься в дикий пляс. Ей следовало позволить ему довести дело до конца. Ей следовало самой открыть дверь на крыльцо, пустить его туда, чтобы он колол, и бил, и рвал, и выдирал, и уничтожал. Ей следовало…

Внезапно мальчик повернулся и застонал, словно просыпаясь. Его руки поднялись и принялись лупить воздух: он сражался во сне с чем-то темным. И Надин ушла, кровь стучала в ее висках. В мальчике оставалось что-то странное, и ей не понравилось то, что он сейчас сделал, будто прочитав ее мысли.

Она знала, что надо действовать. И действовать быстро.

Надин прошла в свою комнату. На полу лежал ковер. У стены стояла узкая кровать – кровать старой девы. И все. Только стены без единой картины. Комната, полностью лишенная личностных особенностей человека, который в ней жил. Она открыла дверь стенного шкафа и порылась в глубине, за висящей на плечиках одеждой. Теперь она стояла на коленях, вся в поту. Вытащила ярко раскрашенную коробку с фотоснимком смеющихся взрослых на лицевой стороне. Взрослых, играющих в настольную игру. И возраст этой игры составлял не менее трех тысяч лет.

Она нашла планшетку в магазине необычных товаров в центре города, но не решалась воспользоваться ею в доме, в присутствии мальчика. Собственно, вообще не решалась воспользоваться ею… до этого момента. Что-то потянуло ее в магазин, но когда она увидела планшетку в ярко раскрашенной коробке, в ней началась чудовищная борьба… та самая борьба, которую психологи называют «влечение/отвращение». Она тогда вспотела, как и сейчас, ее одновременно раздирали два желания: убежать из магазина, не оглядываясь, и схватить коробку, эту ужасающую веселенькую коробку, и унести домой. Последнее желание пугало ее больше всего, потому что она знала: это не ее желание.

И в конце концов она взяла коробку.

Произошло это четыре дня назад. Каждый вечер отвращение становилось все сильнее, и сегодня, наполовину обезумев от страхов, природы которых она не понимала, Надин пошла к Ларри, надев синевато-серое платье на голое тело. Пошла, чтобы положить конец этим страхам раз и навсегда. Сидя на крыльце, дожидаясь их возвращения после собрания, она точно знала, что наконец-то поступила правильно. Ее не оставляло ощущение, это слегка пьянящее, кружащее голову ощущение, что она вела себя не так, как следовало, с той самой ночи, когда убегала от парня по отяжелевшей от росы траве. Только на этот раз парню предстояло поймать ее. Она намеревалась позволить ему поймать ее, чтобы поставить точку.

Но, поймав, он ее не захотел.

Надин встала, прижимая коробку к груди, и погасила лампу. Он презрел ее, и разве не говорят, что вся ярость ада – не чета женской ярости?.. Отвергнутая женщина сравнима с дьяволом… или его ставленником.

Она остановилась еще раз, чтобы взять большой фонарь со стола в прихожей. В глубине дома мальчик вскрикнул во сне, отчего она на мгновение застыла, а волосы на ее затылке встали дыбом.

Потом она вышла из дома.

Ее «веспа» стояла у тротуара, та самая «веспа», на которой несколько дней назад она ездила к дому Гарольда Лаудера. Почему она туда ездила? После приезда в Боулдер она не обменялась с ним и десятком слов. Но в этой неразберихе с планшеткой и ужасе перед снами, которые она продолжала видеть, тогда как остальные – нет, ей вдруг пришла в голову мысль, что она должна поговорить об этом с Гарольдом. И она помнила, что боялась этого внезапного желания, когда вставляла ключ в замок зажигания «веспы». Как и при стремлении взять планшетку («Удиви друзей! Разнообразь вечеринку!» – гласила надпись на коробке), у нее возникло ощущение, что эту идею ей подкинули со стороны. Возможно, идея принадлежала ему . Но когда она сдалась и приехала к Гарольду, того не оказалось дома. Она обнаружила, что дверь на замке – это была первая запертая дверь в Боулдере, – а окна занавешены и закрыты ставнями. Ей это понравилось, и она огорчилась из-за того, что Гарольда нет дома. Иначе он впустил бы ее в дом, а потом запер за ней дверь. Они могли бы пройти в гостиную и поговорить, или заняться любовью, или вдвоем сделать что-то неописуемое, и никто бы об этом не узнал.

Гарольд укрыл свой дом от посторонних глаз.

– Что со мной происходит? – прошептала она темноте, но темнота ей не ответила. Она завела «веспу», и устойчивый треск двигателя, казалось, осквернил ночь. Надин села на мотороллер и поехала. На запад.

Теперь, когда холодный ветер бил в лицо, она наконец-то почувствовала себя лучше. Ночной ветер сдувал паутину. Вы понимаете, да? Когда тебя лишают всех вариантов, что ты делаешь? Выбираешь из оставшихся. Выбираешь темное приключение, что бы это для тебя ни значило. Ты позволяешь Ларри поиметь эту глупышку в обтягивающих зад джинсах, с убогим словарным запасом и знаниями, почерпнутыми исключительно из киножурналов. Ты выходишь за рамки. Ты рискуешь… тем, чем можешь.

По большей части рискуешь собой.

Шоссе разматывалось перед Надин в узком луче фонаря «веспы». Она переключилась на вторую передачу, когда дорога, Бейзлайн-роуд, пошла в темную гору. Пусть они проводят свои собрания. Их занимает восстановление подачи электроэнергии; ее любовника занимают мировые проблемы.

Двигатель «веспы» кряхтел и клокотал, но тем не менее работал. Жуткий и сексуальный страх начал захватывать ее, вибрация сиденья привела к пожару в нижней части живота ( Ох, да ты возбудилась, Надин, добродушно подумала она. Дрянная, дрянная, ДРЯННАЯ девчонка ). Справа тянулся отвесный склон. Там ее могла ждать только смерть. А наверху? Что ж, она это увидит. Слишком поздно поворачивать назад, и с этой мыслью она ощутила полную и сладостную свободу.

Часом позже она уже прибыла в Рассветный амфитеатр, хотя до восхода солнца оставалось еще три часа, если не больше. Амфитеатр располагался у самой вершины Флагштоковой горы, и чуть ли не все жители Свободной зоны побывали на здешней обзорной площадке вскоре после прибытия в Боулдер. В ясный день – а их в Боулдере было большинство, во всяком случае, летом – с площадки открывался вид и на сам Боулдер, и на автостраду номер 25, уходящую на юг к Денверу и в Нью-Мехико, граница которого находилась в двухстах милях. На востоке равнина тянулась к Небраске, но сначала Боулдер-Каньон, словно ножевая рана, рассекал предгорья, заросшие соснами и елями. Летом планеры, словно птицы, летали над Рассветным амфитеатром, парили в теплых восходящих потоках воздуха.

Теперь же Надин видела только то, что открывал свет ручного фонаря с шестью батарейками, который она положила на столик для пикника рядом с краем обзорной площадки. Тут же лежал и большой альбом для рисования, на чистой странице стояла планшетка, напоминавшая треугольного паука. Из ее брюха, как паучье жало, торчал карандаш, едва касающийся листа бумаги.