Стивен Кинг - Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 [litres]

– Лети! – закричал Малыш. – Как большая птица! Лети! Черт побери, ЛЕТИ!

Задние колеса «дьюса» – купе провернулись. На мгновение показалось, что машина еще больше сползает в пропасть. А потом она рванула вперед, выровнялась, и они вернулись на проезжую часть, уже за разбитыми автомобилями, оставив позади полосы жженой резины.

– Я говорил тебе, что она это сделает! – торжествующе воскликнул Малыш. – Черт побери! Мы проехали? Мы проехали, Мусорище, гребаный ты пересравший трусохвост!

– Мы проехали, – ровным голосом согласился Мусорный Бак. Его трясло. Он ничего не мог с собой поделать. А потом, во второй раз после встречи с Малышом, Мусорник интуитивно произнес те единственные слова, которые могли спасти ему жизнь (в противном случае Малыш наверняка убил бы его, чтобы отпраздновать чудесное спасение): – Классно рулишь, чемпион! – Никогда прежде он никого не называл чемпионом.

– Ну… не такой уж это класс, – снисходительно ответил Малыш. – В этой стране есть еще как минимум два парня, которые сделали бы то же самое. Веришь в эту брень-хрень?

– Если ты так говоришь, Малыш…

– Не говори мне, сладенький, это я, блядь, скажу тебе. Что ж, едем дальше. Впереди целый день.

Но долго им ехать не пришлось. Через каких-то пятнадцать минут «дьюс» – купе остановился навсегда, в тысяче восьмистах милях от Шривпорта, штат Луизиана, исходной точки путешествия Малыша.

– Не верю! – вырвалось у него. – Я не… твою мать… НЕ ВЕРЮ!

Он распахнул водительскую дверь, выпрыгнул из машины, зажав в левой руке уже на три четверти опустевшую бутылку виски.

– УБИРАЙТЕСЬ С МОЕЙ ДОРОГИ! – ревел Малыш, подпрыгивая в своих нелепых сапогах с высокими каблуками, – миниатюрная природная сила уничтожения, землетрясение в бутылке. – УБИРАЙТЕСЬ С МОЕЙ ДОРОГИ, СВОЛОЧИ, ВЫ ПОДОХЛИ, ВАМ МЕСТО НА ЗЛОГРЕБУЧЕМ КЛАДБИЩЕ, НЕЧЕГО ВАМ ДЕЛАТЬ НА МОЕЙ ДОРОГЕ!

Он отшвырнул бутылку «Ребел йелл», она полетела, вращаясь, роняя янтарные капли, и разбилась на сотню осколков, ударившись о борт старого «порше». Малыш замолчал и стоял, тяжело дыша и покачиваясь.

Возникшее препятствие не шло ни в какое сравнение с четырьмя разбитыми автомобилями, перегородившими дорогу. Теперь машины просто занимали все полосы движения. Вторую половину автострады, ведущую на восток, отделял от первой травяной островок шириной примерно десять ярдов, и, возможно, «дьюс» – купе смог бы перебраться на другую сторону, да только там творилось то же самое: четыре полосы занимали шесть рядов автомобилей, стоявших бок о бок, бампер к бамперу. Аварийные полосы выглядели ничуть не лучше. Некоторые из водителей попытались проехать и по разделительной полосе, хотя из травы тут и там, словно зубы дракона, торчали острые камни. Возможно, и существовали внедорожники с высоким просветом, способные преодолеть такое препятствие, но Мусорный Бак видел, что разделительная полоса превратилась в автомобильное кладбище для разбитой, смятой и поломанной продукции детройтских заводов. Создавалось ощущение, будто водителей охватило массовое безумие и они решили поучаствовать в апокалиптической гонке на уничтожение или в чумовом автокроссе по высокогорной части автострады номер 70. «В Колорадо Скалистые горы высокие, – подумал Мусорный Бак. – Дождь из «шеви» оставил лужи глубокие». Он чуть не засмеялся и торопливо прикрыл рот. Если бы Малыш услышал его смех, больше ему смеяться почти наверняка бы не довелось.

Малыш вернулся назад, широко шагая своими сапожищами на высоком каблуке, его тщательно уложенные волосы блестели. Лицом он напоминал карликового василиска. Глаза выпучились от ярости.

– Я не оставлю мой гребаный автомобиль! – прорычал он. – Слышишь меня? Никогда. Я его не оставлю. Ты прогуляешься, Мусорище. Иди дальше и посмотри, далеко ли тянется эта злогребучая пробка. Может, дорогу перегородил грузовик, я не знаю. Знаю только, что назад мы вернуться не можем. Обочина обрушилась. Вот и мы свалимся. Но если причина в грузовике или в чем-то там еще, мне насрать. Я скину все эти гребаные машины в пропасть. Одну за другой. Я могу это сделать, и тебе лучше поверить в эту брень-хрень. Шевелись, сынок!

Мусорник не стал спорить. Зашагал по автостраде, лавируя между застывшими автомобилями, готовый пригнуться и бежать, если Малыш откроет стрельбу. Но обошлось. Удалившись, как он решил, на безопасное расстояние (то есть такое, чтобы Малыш не мог попасть в него из револьвера), Мусорный Бак забрался на цистерну бензовоза и оглянулся. Малыш, миниатюрный уличный панк из ада, с расстояния в полумилю действительно смотрелся куклой. Он привалился к «дьюсу» – купе и пил. Мусорный Бак уже собрался помахать ему рукой, но потом решил, что это скорее всего плохая идея.

В тот день Мусорный Бак отправился в путь в половине одиннадцатого утра по горному времени [46]. Продвигался он медленно – частенько приходилось залезать на багажники, капоты и крыши автомобилей и грузовиков, которые стояли впритирку друг к другу, и до первого знака «ТОННЕЛЬ ЗАКРЫТ» он добрался в четверть четвертого. Преодолел почти двенадцать миль. Не такое уж и большое расстояние, особенно для человека, который проехал на велосипеде половину страны, но, учитывая препятствия на пути, Мусорный Бак полагал, что эти двенадцать миль – достижение. Он мог бы вернуться, чтобы сказать Малышу, что дальнейшая поездка исключается… если бы намеревался вернуться. Но таких намерений у Мусорного Бака, разумеется, не было. Он не читал книг по истории (после электрошоковой терапии читать ему стало совсем тяжело) и не знал, что в прежние времена короли и императоры частенько убивали гонцов, принесших плохую весть. Исключительно от досады. Знал Мусорный Бак другое: он провел с Малышом достаточно много времени, чтобы не испытывать ни малейшего желания увидеть его вновь.

Он постоял, глядя на знак, черные слова на оранжевом ромбе. Знак сбили, и он лежал под колесом самого старого в мире «юго», судя по внешнему виду. «ТОННЕЛЬ ЗАКРЫТ». Какой тоннель? Он всмотрелся вперед, прикрыв глаза ладонью, и вроде бы что-то разглядел. Прошел еще триста ярдов, при необходимости перебираясь через автомобили, и оказался среди машин и мертвецов. Некоторые легковушки и пикапы полностью сгорели. Здесь хватало армейских грузовиков. Многие тела были в военной форме. За местом сражения – Мусорник не сомневался, что здесь сражались, – вновь начиналась транспортная пробка. А чуть дальше и западные, и восточные полосы исчезали в двух дырах, над которыми висел гигантский щит, закрепленный на горном склоне, сообщающий, что это «ТОННЕЛЬ ЭЙЗЕНХАУЭРА».

Мусорный Бак подошел ближе, с гулко бьющимся сердцем, не зная, что предпринять. Эти дыры-близнецы, уходящие в гору, пугали его, но по мере приближения к ним испуг перерос в ужас. Он бы прекрасно понял, что испытывал Ларри Андервуд, подходя к тоннелю Линкольна; в тот момент, пусть и не зная друг друга, они стали братьями по духу, разделив чувство дикого страха.