Стивен Кинг - Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 [litres]

– Что тебе надо, так это поесть. Яичница, гренок, кофе. Потом мы раздобудем какие-нибудь карты и посмотрим, как нам лучше всего выбраться с Манхэттена. Нам придется идти пешком, знаешь ли.

– Да… наверное.

Он прошел в маленькую, примыкающую к гостиной кухоньку, чтобы больше не видеть молчаливой мольбы в ее глазах, достал из холодильника два последних яйца. Разбил над миской, бросил скорлупу в мусорное ведро и стал сбивать.

– Куда ты хочешь уйти?

– Что? Я не…

– В каком направлении? – уточнил он с легким нетерпением в голосе. Он добавил к яйцам молоко и поставил на плиту сковороду. – На север? Там Новая Англия. На юг? По-моему, смысла нет. Мы можем пойти…

Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него, руки мнут друг друга на коленях, глаза блестят от слез. Она пыталась справиться с нервами, но безуспешно.

– В чем дело? – спросил он, подходя к ней. – Что такое?

– Боюсь, я не смогу поесть, – всхлипнула она. – Я знаю, что ты хочешь, чтобы я… Конечно, я попытаюсь… Но запах…

Ларри пересек гостиную, сдвинул половинки стеклянной двери по стальным направляющим, закрыл на защелку.

– Вот так! – небрежно воскликнул он, надеясь, что его раздражение останется незамеченным. – Лучше?

– Да! – с жаром откликнулась Рита. – Гораздо лучше. Теперь я смогу поесть.

Он подошел к плите и помешал яичницу, которая уже начинала пузыриться. На полке нашел терку, несколько раз провел по ней куском американского сыра, посыпал им яичницу. Он слышал, как Рита двигается у него за спиной, и мгновением позже квартиру заполнила музыка Дебюсси, слишком легкая и слащавая на вкус Ларри. Такую классическую музыку он не жаловал. Если уж есть желание послушать классическое дерьмо, так надо брать что-то серьезное, Бетховена, или Вагнера, или кого-то такого. Чего, нах, заниматься ерундой?

Раньше она как бы невзначай спросила, чем он зарабатывал себе на жизнь… и Ларри не без негодования подумал, что небрежность, с которой задавался вопрос, обуславливалась тем, что Рита никогда не сталкивалась с такой проблемой, как заработать на жизнь. «Был рок-н-ролльным певцом, – ответил он, удивляясь, насколько безболезненно дался переход к прошедшему времени. – Пел в одной группе, потом в другой. Иногда записывался в студии». Она кивнула, и они закрыли тему. У него не возникло желания рассказать ей о песне «Поймешь ли ты своего парня, детка?» – потому что песня осталась в прошлом. Между той жизнью и этой разверзлась такая огромная пропасть, что он еще не мог оценить ее масштабов. В той жизни он убегал от торговца кокаином; в этой – похоронил человека в Центральном парке и воспринимал это (более или менее) как само собой разумеющееся.

Он положил яичницу на тарелку, добавил чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей нравилось (сам Ларри придерживался мнения дальнобойщиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, зачем просить кофе?»), и принес к столу. Она сидела на пуфике, обхватив пальцами локти, лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.

– Кушать подано, – позвал он.

Она подошла к столу с вымученной улыбкой, посмотрела на яичницу, как бегун – на штангу, и принялась за еду.

– Вкусно, – кивнула она. – Ты был прав. Спасибо.

– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать девятой и повернем на запад. Переберемся в Нью-Джерси по тоннелю Линкольна. Потом двинемся по Четыреста девяносто пятому шоссе на северо-запад до Пассейика и… яйца нормальные? Часом, не тухлые?

Она улыбнулась:

– Отличные. – Подцепила на вилку еще один кусок и отправила в рот, запив глотком кофе. – Как раз то, чего мне не хватало. Продолжай, я слушаю.

– От Пассейика мы будем идти на запад, пока дороги в достаточной степени не расчистятся. Потом сможем ехать. Думаю, повернем на северо-восток и направимся в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Вроде бы путь более длинный, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. В Киттери, Йорке, Уэллсе, Оганквите, а может быть, в Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе такой план?

Он говорил, глядя в окно. А когда обернулся и увидел ее, на мгновение страшно перепугался. Подумал, что Рита сошла с ума. Она по-прежнему улыбалась, но ее лицо застыло в маске боли и страха. На нем выступили крупные капли пота.

– Рита? Господи, Рита, что…

– …извини… – Она вскочила, перевернув стул, и побежала к двери. По дороге споткнулась о пуфик, на котором сидела, слушая Дебюсси, тот повалился на бок и покатился, словно большая шашка. Рита сама чуть не упала.

– Рита!

Но она уже метнулась в ванную, и Ларри слышал громкие, скрежещущие звуки, свидетельствующие о расставании с завтраком. Он раздраженно хлопнул рукой по столу, потом поднялся и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвало. Всегда возникало ощущение, будто рвет тебя самого. И от запаха американского сыра в ванной его действительно чуть не вывернуло наизнанку. Рита сидела на ярко-синих кафельных плитках пола, подложив под себя ноги, ее голова зависла над унитазом.

Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белее мела.

– Извини меня, Ларри. Я просто не могла есть. Действительно. Пожалуйста, извини.

– Господи, но если ты знала, что все этим закончится, то зачем же пыталась ?

– Потому что ты хотел, чтобы я поела. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.

Ему вспомнилась прошлая ночь. Рита занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Словно попал на тренажер. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, но она оставила его в покое лишь значительно позже, тяжело дыша, неудовлетворенная. Потом, когда Ларри уже засыпал, она придвинулась к нему, и снова он ощутил запах ее сухих духов – гораздо более дорогих в сравнении с теми, которыми пользовалась его мать, когда они вместе ходили в кино. Рита прошептала ему на ухо слова, которые разом разбудили его и не давали уснуть еще два часа: Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?

До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже поразился. Она привела его сюда после ленча в день их встречи, и все произошло совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, который испытал, когда увидел, как обвисли ее груди и как выпирают голубоватые вены (ему сразу вспомнились варикозные вены матери), но совсем забыл об этом, когда ее ноги поднялись, а бедра сжали его с удивительной силой.